Добывайки в поле

Внезапно, подняв голову, сквозь кружевное плетение листьев, шелестевших и трепетавших под её торопливой рукой, Арриэтта увидела голубое небо. Поставив ногу в развилку ветки и подкинув тело наверх, она зацепилась за шип дикой розы и разодрала юбку, а когда вытащила шип из ткани и зажала в руке (по величине он был всё равно что рог носорога для человека), он оказался лёгким для своей величины, но очень острым и грозным на вид. «Он может нам пригодиться, – мелькнуло у Арриэтты. – Надо подумать… что-нибудь… какое-нибудь оружие…» Ещё один рывок, и её голова и плечи оказались над изгородью. На Арриэтту упали горячие солнечные лучи, и, на миг ослеплённая, она прищурилась, чтобы всё рассмотреть.

Горы и долины, луга и леса – всё нежилось на солнце. На соседнем пастбище паслись коровы. Через поле к лесу шёл человек с ружьём – вид у него был совершенно безобидный, и казалось, что он очень далеко. Арриэтта увидела крышу дома тёти Софи: из кухонной трубы шёл дым. На повороте дороги, вившейся меж живых изгородей, вдалеке показалась тележка молочника; поблёскивала металлическая маслобойка; еле слышно, как волшебные колокольчики, позвякивали медные украшения на упряжи. Что за мир – миля за милей, горизонт за горизонтом, сокровище за сокровищем, – полный самых невообразимых богатств, и она могла ничего этого не увидеть! Могла прожить и умереть, как многие её родственники, в пыльном полумраке, где-нибудь под полом или за стенными панелями.

При спуске вниз Арриэтте пришлось следовать определённому ритму: смелый бросок, затем разжать пальцы и упасть на ближайшее скопление листьев, своего рода сеть из гибких веточек, пружинивших под руками и ногами. Инстинкт подсказывал, что сеть её удержит: надо было касаться её лишь слегка и спускаться дальше. Гуще всего листва была на концах ветвей, а не внутри изгороди, и путь Арриэтты вниз больше всего напоминал катание на волнах: прыжок – скольжение, прыжок – скольжение.

Но вот Арриэтта мягко спрыгнула на травянистый склон, и последняя веточка, упруго и грациозно покачиваясь над её головой, вернулась на своё место.

Девочка посмотрела на свои руки: на одной ладони была ссадина, – и сказала себе: «Ничего, загрубеют». Волосы её стояли дыбом и были полны кусочков коры, а в белой вышитой нижней юбке зияла большая дыра.

Арриэтта торопливо сорвала три ягоды земляники, надеясь задобрить родителей, и, завернув их в лист от фиалки, чтобы не испачкать кофточку, спустилась с насыпи, пересекла ров и вошла в высокую траву.

У Хомили, встретившей её у входа в ботинок, был, как всегда, озабоченный и очень встревоженный вид.

– Ах, Арриэтта! Куда ты пропала? Завтрак был готов уже двадцать минут назад. Твой отец чуть с ума не сошёл.

– Почему? – удивилась девочка.

– Он страшно волнуется… всюду тебя искал.

– Я была совсем рядом: на изгороди, – так что могли бы и позвать.

Хомили приложила палец к губам и, боязливо посмотрев по сторонам, сказала, понижая голос до сердитого шёпота:

– Здесь нельзя звать. Твой отец говорит, здесь вообще нельзя шуметь. Ни звать, ни кричать – ничего такого, что могло бы привлечь внимание. Опасность, твердит, опасность – вот что окружает нас со всех сторон.

– Я не хочу сказать, что нам надо всё время говорить шёпотом, – подхватил Под, появляясь неожиданно из-за ботинка с половинкой ножниц в руках (выкашивал узкий проход в самой густой траве). – Но никуда больше не уходи, дочка, не поставив нас в известность, куда идёшь, и зачем, и на сколько. Поняла?

– Нет, не совсем. Я хочу сказать, что не всегда знаю, зачем иду. (Зачем, например, взобралась на самый верх живой изгороди?) Где тут опасность? Я ничего не видела, если не считать трёх коров на соседнем поле.

Под задумчиво взглянул наверх, туда, где в чистом небе недвижно висел ястреб-перепелятник, и сказал, помедлив секунду:

– Опасность везде: впереди и позади, наверху и внизу.

Глава седьмая

Нет худа без добра.

Из дневника Арриэтты. 27 августа

Хомили и Арриэтта ещё не закончили завтракать, а Под уже занимался делами: ходил задумчиво вокруг ботинка, осматривал со всех сторон, щупал кожу опытной рукой, смотрел на неё вблизи, затем отступал, прищурившись. Наконец вынес наружу один за другим походные мешки и аккуратно сложил на траве, а сам забрался внутрь. Хомили и Арриэтта слышали, как он отдувался и бормотал что-то, опустившись на колени, – видно, внимательно проверял все швы, пазы, качество работы и измерял размеры «пола».

Через некоторое время Под вышел и, усевшись на траве рядом с ними, медленно проговорил:

– Жаркий будет денёк – вон как солнце палит.

– Что ты там рассматривал, Под? – спросила немного погодя Хомили, когда муж снял галстук и тяжело перевёл дух.

– Ты видела этот ботинок. – Под немного помолчал, потом, пристально глядя на жену, продолжил: – Бродяги таких не носят, и для рабочих людей таких не шьют; этот ботинок принадлежал джентльмену.

– Ax, – облегчённо вздохнула Хомили, прикрывая глаза и обмахиваясь бескостной ладонью. – Как будто гора с плеч свалилась!