Дочь

Кривая Машка, лопоухая кобыла, возила нашу аптеку. Она как-то отвязалась и ушла домой и, как мы потом узнали, каким-то чудом осталась жива, благополучно доставив пустую повозку в Залесье.

- Ты что? С ума сошел, тебя убьют, как куропатку! Аптека выгружена?

- Так точно.

- Ну и не ходи никуда...

"Наверное, так в аду", - думала я.

Уже не слышно было раздельных разрывов снарядов, все смешалось в сплошной гул. Дрожала земля, дрожало все кругом.

Весь блиндаж заполнили ранеными. Стоны, крики! Врач и сестры лихорадочно работали, перевязывая раненых. С одним из братьев милосердия от страха сделалась медвежья болезнь. Он не мог работать, ежеминутно бегал в ходы сообщения.

Бой длился несколько часов. Санитары на носилках подносили раненых. Командир полка сорвал маску, чтобы отдавать приказания, и умер от отравления газами. Некоторые из нас тоже пострадали.

Рассветало. Вдруг видим, по дороге несется одинокий всадник. Вокруг него рвутся снаряды. Он скачет во весь опор. Что это он держит в правой руке?

- Это мой вестовой, - говорит нам молоденький офицерик. - Вот идиот, ведь его могут каждую минуту убить!..

- Ваше благородие! - подскакав к блиндажу, кричит солдатик, ласково улыбаясь. - Не сердитесь, ваше благородие. Я знаю, вы три дня не емши, я вам горяченьких щец привез!

- Ну и дурак же ты... - и голос молоденького офицерика задрожал. Зачем... ведь жизнью рисковал... дурной...

Немецкая "колбаса" еще висела, но стало тише.

Надо было возвращаться в отряд. Старший шофер пан Ковальский повез меня в Залесье.

Лощина, по которой мы ехали, еще обстреливалась. Но когда мы выехали, огонь усилился. Очевидно, немцы думали, что в автомобиле едет важный генерал.

И вдруг, совершенно для меня неожиданно, машина свернула в сторону, забуксовала и остановилась.

Пан Ковальский лежал ничком на руле. Я видела, как побледнела и его шея, уши, как рука безжизненно опустилась.

- Пан Ковальский! - заорала я не своим голосом. - Опомнитесь!

Но пан Ковальский не слышал. Он был в глубоком обмороке.

Мне никогда не приходилось бить мужчину. Но положение было опасное. Я тогда еще не умела править машиной, нас могло убить снарядом каждую минуту. Я трясла, била изо всех сил пана Ковальского по шее, по щекам, пока он не опомнился. Мы благополучно доехали до отряда.

В отряде шла напряженная работа. Палаты заполнялись ранеными и, главным образом, отравленными газами. Персонал и санитары не пострадали, масок хватило на весь отряд. Но деревья и трава от Сморгони до Молодечно, около 35 верст, пожелтели, как от пожара. Ночью, во время газовой атаки, начальник транспорта угнал лошадей в тыл, и они не пострадали.

Санитарные повозки работали с утра до ночи. Подвозили отравленных газами и раненых.

На второй день меня вызвал командир корпуса:

- Пошлите транспорт в Залесье за отравленными газами.

- Но, ваше превосходительство, у меня нет больше санитарных повозок - все работают.

- Что у вас есть?

- Грузовые повозки, несколько экипажей для персонала.

- Посылайте все, что есть!

- Но, ваше превосходительство, никого нет, весь мужской персонал с повозками уехал...

- Но неужели вы не можете...

- Слушаюсь, ваше превосходительство, сейчас транспорт выйдет.

И вот я верхом на своем пегаше веду этот странный сборный транспорт.

- Пропуск! - кричит офицер у заставы. "Какой пропуск! Боже мой! Я забыла спросить у генерала..."

- Звоните начальнику дивизии, - говорю. - Я еду за отравленными газами по приказу его превосходительства!

Пропустили.

Забыть то, что я видела и испытала в эти жуткие дни, - невозможно.

Поля ржи. Смотришь, местами рожь примята. Подъезжаешь. Лежит человек. Лицо буро-красное, дышит тяжело. Поднимаем, кладем в повозку. Он еще разговаривает. Привезли в лагерь - мертвый. Привезли первую партию, едем снова... Отряд работает день и ночь. Госпиталь переполнен. Отравленные лежат на полу, на дворе...

- Сестра! Надевайте халат! - вдруг по-начальнически крикнул на меня доктор Никитин. - Нам нужна помощь!

И вот я по-старому в белом халате. Даю сердечные капли, кислород.

1 200 человек похоронили в братской могиле. Многих эвакуировали.

На пятый день горячая работа затихла. Я падала от усталости. Пришла в свой домик, разделась, ноги распухли, башмаки не слезают, пришлось подрезать.

А через несколько дней, когда все утихло, ко мне, в мою хибарку, влетел начальник транспорта:

- Госпожа уполномоченная! Какой-то важный генерал приехал... Со свитой... Все военные. Просят вас.