ДОЧЬ

Длинный и странный был караван. Нагруженные верблюды, весь персонал — сестры, врачи — все верхом, многие, не умеющие ездить, сидели на лошадях — по выражению кавалеристов, — как собака на заборе.

А вечером на стоянках не могли ни ходить, ни сидеть от боли в ногах. А я только посмеивалась… Недаром отец меня приучил ездить верхом с 6-летнего возраста.

Весной, когда в горах еще лежал глубокий снег, нельзя было и думать о повозках.

Наш начальник Полнер, видимо, тоже чувствовал себя верхом на лошади прескверно. Вывернувши носки ног, согнувшись в седле, ехал Полнер на своей лопоухой, с отвислой губой кобыле. Он был кабинетный человек, старый земец, общественный работник. Наездник был плохой, но он никогда и виду не показывал, что он устал или что у него болят ноги и спина. Выдержка у него была колоссальная.

Немного страшно было переправляться через бурные реки. Широко разлились полноводный Ефрат и его приток, через которые пришлось переправляться. Я даже не заметила, как лошадь отделилась от земли и поплыла. Сильным течением нас отнесло далеко в сторону, и, как ни поджимала я ноги, они промокли выше колен.

Слева вдали сиял на солнце снеговой покров Арарата, и дальше, утопая в туманной мгле, виднелись цепи снеговых гор. Подъем. Выше, выше. Склоны гор голубые, покрытые незабудками, но незабудки не такие, как у нас в Тульской губернии, а крупные, точно искусственные. Дикие нарциссы, тюльпаны…

Чингильский перевал. Выше, выше. Становится холоднее. Снега. Местами лошадь проваливается по брюхо. Слезаю, чтобы облегчить коня, кувыркаюсь в снегу… Спуски, подъемы, дикая горная природа, ни одного жилья, ни одной живой души… Вдруг голос: «Здравствуйте, сестра!» — У скалы, вправо от меня, группа казаков в папахах с белым верхом и черкесках держат лошадей. Среди них высокий, с правильными чертами лица, смуглый, в черкеске и папахе генерал — «Здравствуйте, сестра!» Я осадила лошадь, стою, смотрю на него вопросительно. «Я генерал Абациев, женат на вашей троюродной[32] сестре. Вы ведь Толстая?» Я никогда не встречалась с ним, но много о нем слышала. Он был одним из самых храбрых генералов, осетин, Георгиевский кавалер со всеми Георгиевскими крестами и Георгиевским оружием. Про него рассказывали, что он никогда, никого и ничего не боялся. Во время боя, стоя на горе во весь свой громадный рост, на виду у неприятеля, он командовал войсками.

Генерал ехал по направлению к Игдырю, но штаб–квартира его была в Каракалисе, куда и направлялся наш отряд.

* * *

Чингильский перевал позади. Опять жара, долина покрыта густой травой. Множество цветов. Бурные речки, мостики с гранитными перилами. Изредка попадаются на нашем пути развалины громадных мраморных и гранитных зданий. Храмы, может быть? Что было здесь раньше? Кто здесь жил, кто строил эти храмы?

Из–под земли бьют горячие и холодные источники… Вода пузырится, из некоторых ямок идет пар. В одной из них, видимо в полном блаженстве, сидит смуглый, с бронзовой спиной армянин.

Какое природное богатство! Какой прекрасный край и какая дичь!

Жилищ мало, только изредка, как будто из–под земли, вьется тонкой струйкой дым. Это жилища курдов и армян. Они под землей. В верхнем этаже скотина: коровы, овцы, а внизу, в подвалах, — семьи. Под землей теплее, меньше надо топлива.

Каракалиса Алашкертская грязная, немощеная греческая деревня. Несколько небольших убогих домов, в них разместились военные. Самый большой двухэтажный дом занимает генерал Абациев со своим штабом.

Разбиваем палатки под больных, раненых, персонал.

Сестер не хватает. Едва, едва справляемся. Раненых мало, но свирепствуют все формы тифа — брюшной, сыпной и возвратный.

Иногда не хватало питания, если почему–либо задерживался караван верблюдов.

Верблюды были единственным транспортом, доставлявшим нам продовольствие, керосин для отопления форсунок и почту. Верблюдов ждали с нетерпением, и, когда из–за гор появлялся длинной цепью караван, их встречали с восторгом: «Идут, идут, верблюды идут!»

Верблюды шли спокойно, медленно, с аккуратно притороченными к бокам грузами. Грузы должны точно взвешиваться — ровно по 4 пуда с каждой стороны. После разгрузки верблюды ложились правильными рядами, деловито пережевывая корм своими маленькими ротиками.

Помню один случай, который мог кончиться катастрофой, но, к счастью, кончился благополучно, вызвав много смеха у сестер.

У нас было несколько молодых, наскоро испеченных врачей военного времени. Помню одного. Он был такой чистенький, в новеньком мундирчике; его румяное, круглое личико, всегда свежевыбритое, сияло молодым задором и жизнерадостностью. Он краснел, как наивная девушка, когда собирался делать операцию, и, не моя рук, торопил нас снимать перевязку. А мы с фельдшерицей стояли как вкопанные с поднятыми кверху вымытыми руками, не слушая приказания.

— Снимайте повязку! Вы разве не слышали?

— Простите, доктор, — отвечала фельдшерица, — мы ждем, что вы руки помоете…