Дочь генерала

Однажды подсчитал, если бы вернуть хотя бы половину заработанных денег, осевших в карманах жуликов, я бы стал мультимиллионером. А мы с женой вот уже лет пять на ремонт квартиры накопить не можем. И все чаще называют меня не мульти… не милли… — а просто неудачником. И еще «лузером», «хиппи» и «Лебовски». Последнее, как и предпоследнее, — в честь героя одноименного фильма братьев Коенов, пацифиста, бездельника и любителя кегельбана.

Григорий усадил меня в кресло и подозвал официанта. За его столиком сидел мужчина с бицепсами и цепким взглядом, и еще миловидная девушка, не понятно чья. На столе толпились полупустые бутылки с красным вином, тарелки с пастой и пиццей.

— Виноградный сок, заводской, — сказал я официанту. Повернулся к сияющему белизной и улыбкой Григорию: — Столь шумное поведение заставляет меня волноваться за твою безопасность.

— Гарика и Вано нет в живых, — сказал он спокойным трезвым голосом. — Ты же знаешь. А с остальными я уже договорился и снял вопрос. То есть попросту купил их. Остался ты один. Ты не понял, братуха, я вернулся! Навсегда!

По воде в солнечных бликах плавали катамараны. Дети с набережной кормили уток. Золотистый ветерок реял над водой и залетал к нам на веранду. Я подставил лицо солнечным лучам. Казалось, я знал, что будет дальше. Совсем не хотелось ничему сопротивляться. Пусть это случится…

— Принеси кейс, — сказал Григорий.

Я посмотрел на стоянку машин перед рестораном. Среди черно-синих джипов и спортивных машин выделялся белый «Крайслер» с бампером, как у «Бентли». Сейчас к нему подойдет мужчина с бицепсами и достанет оттуда белый чемодан. Так и вышло. Мне даже было известно, что там внутри и сколько. Оставалось уточнить в какой валюте. Белый чемодан лёг на мои колени. Я открыл его. Миллион евро.

— Надеюсь, без претензий? — спросил Григорий. — Или затребуешь остальное?

— Не затребую, — сказал я и подставил лицо солнцу. Там, где появляются большие деньги, человеческая жизнь не стоит ничего. С той секунды, как я коснулся белого чемодана, и моя жизнь обесценилась. — Чем думаешь заняться?

— Жить! Понимаешь, брат, просто жить. Я так по родине соскучился. Не веришь, готов землю целовать. А женщины здесь какие! Ты знаешь, что моя дочурка напоследок учудила?

— Знаю. Ты звонил мне и часа два рассказывал. Правда, подшофе.

Дочь его Танечку я помню хрупкой тихоней в зеленом трикотажном купальнике на даче Григория. Папа с год назад позвонил из Америки и сказал, что дочь выросла и стала ходить на вечеринки. Однажды она явилась около полуночи, за что получила от строгого отца классическим ремнем по традиционно мягкому месту. Танюшка обиделась и, согласно американской традиции, заявила в полицию о сексуальном домогательстве отца. Суд разбирался больше года. Все это время дочь жила в чужой семье, ходила там по струнке и питалась едва ли не одними бобами, которые не выносила. Суд признал отца невиновным. Григорий из семьи ушел, оставив им денег из расчета тысячу долларов в месяц до наступления совершеннолетия дочери. Этой суммы жене и дочери хватало лишь на оплату скромной квартиры. Пришлось им устраиваться на работу и впервые в жизни зарабатывать самим.

— Представляешь, здесь можно смотреть на всю женщину, а не только выше уровня подбородка. И вместо американского обвинения в сексуальном домогательстве ты получишь благодарную улыбку! Вы тут даже не представляете, как прекрасны русские женщины. Вы их не цените. Хамы неблагодарные.

Девушка за столиком впервые подняла глаза с влажной поволокой и посмотрела на Григория с восхищением.

— Ладно, — сказал Григорий, бросил на стол деньги и поднялся. — Поедем в культурный парк. Мне он по ночам снился.

Я не стал говорить, что туда любит заходить сын Гарика. Молчал и о том, что на похоронах отца он подходил ко мне и поклялся убрать всех, кто подставил отца, в том числе Григория. Мне сегодня очень комфортно молчалось.

Белый «Крайслер» внутри оказался просторным и прохладным. Жаль только, что солнце не могло пробиться сквозь тонированные стекла. В парке мы гуляли по аллеям. Заботливый парень с бицепсами шел впереди и освобождал нам дорогу. Григорий обнимал молчаливую девушку и что — то постоянно рассказывал. Уже в кабинке «колеса обозрения» на самом верху, где город весь как на ладони, я обнаружил, что на моих коленях лежит белый кейс. И охота мне с ним таскаться…

После «колеса обозрения», «американских горок» и «летучего голландца» Григорий позвал нас в старую шашлычную. Рядом с новомодными ресторанами это здание казалось островком прежней жизни. Среди древних тополей и плакучих ив шашлычная, обитая крашеными досками, дышала прежними запахами грузинских специй, трав и угольным дымком. Так пахло лето на море. Давно, в детстве.