Дочь гипнотизера. Поле боя. Тройной прыжок

Гипнотизеру на террасе «Наяды» он сказал: «Был бы счастлив познакомить вас с моей супругой, но, увы, она у меня лежачая», — на что гипнотизер невозмутимо заметил: «Рискну предположить, она слегла тогда, когда поняла, что ваша законная связь, ваш брак, может продолжаться лишь символически и что она сможет тебя удержать, только потеряв телесную форму, превратившись в сплошной ряд твоих сновидений. Поскольку раньше ты искал смысл в ее теле, то теперь, когда от тела ничего не осталось, ты волей-неволей обращаешься к скрытой за ним бескрайней тьме, вслушиваешься в то, что раньше пропустил бы мимо ушей. Заболев, она получила шанс тебя приворожить. Наивно, но женщина в несчастье всегда наивна, это ее последнее оружие…» В тот день гипнотизер был особенно разговорчив. С удивлением Хромов обнаружил, что, несмотря на недолгое пребывание, гипнотизер знает город, как свои пять пальцев. Он не только легко ориентировался в топографии, но и, казалось, знал все о его жителях. Он щеголял своей осведомленностью. Так, между прочим, рассказал, что нищий, сидящий на площади, в прошлом был наемным убийцей, да-да, тем самым, который метким оптическим выстрелом убил мэра — Розиного отца. В ту пору будущий нищий, по словам гипнотизера, придерживался той философии, что устранить человека значит оказать ему величайшую услугу, осчастливить на вечные времена. Главное, чтобы смерть наступила внезапно, непредвиденно, непредсказуемо. Он никогда не брался за дело, если, прежде чем прибегнуть к его услугам, жертве угрожали расправой. «Я не палач», — говорил он, отказываясь от самого выгодного предложения. Перед тем как устранить намеченную цель, он устраивал за ней наблюдение, изучал образ жизни, повадки, манеру держать себя, привычные пути. Характер, внутренний мир жертвы его не интересовал. Вернее, он не считал себя вправе влезать в того, кого собирался собственноручно отправить в мир иной, или уничтожить, кому как больше нравится. Вот и в случае с отцом Розы он провел не один день, наблюдая в бинокль с окрестных холмов за его перемещениями по городу. Исполнив заказ, он, по своему обыкновению, тотчас уехал. В отличие от большинства наемных убийц, он никогда не присутствовал на похоронах. Снял комнату в тихом предместье столицы, вел жизнь уединенную и созерцательную. Много гулял по тенистым улицам, читал купленные в антикварном магазине оккультные книги, посещал выставки фотографий и старинных костюмов. Но неожиданно, такого с ним раньше никогда не было, он стал заставать в себе чужие мысли и самое страшное — чужие желания. Вначале он сразу отмечал, что та или иная мысль, то или иное желание ему не принадлежит и прокралось в него без спросу. Но прошла неделя, другая, и он уже ловил себя на том, что не может отличить свое от чужого. Он уже получал удовольствие от того, что прежде его смущало и тревожило. Тогда только он понял, что его настигла Божья кара. Загубленные им души нашли в него ход. Естественно, самым отчетливым, самым деятельным был в нем последний по счету убитый, отец Розы. Он забросил книги, сошелся с веселыми, общительными людьми, которые натравливали на него своих толстых жен и возили в подпольные бордели. Он чувствовал, что становится другим, стал другим. Призвав все то, что еще сохранялось в нем от него, в отчаянии и тоске, точно хватаясь за соломинку, он обратился за помощью, за сочувствием к богу наемных убийц, и бог наемных убийц, выдержав приличную паузу, изрек, что единственный в его положении выход — опроститься, отказаться от всего, что у него есть сейчас и было в прошлом, выкинуть из головы все мысли и желания, неважно, принадлежат они ему или нет. В тот же день несчастный поджег дом, в котором снимал комнату, навсегда покончив со всем тем, что связывало его с собой, и пустился в путь, побираясь по городам и весям, где ему когда-либо случалось проливать кровь. Прошли годы, и вот он сидит на площади приморского городка, полуслепой, безумный, собирая монетки на памятник убитому градоначальнику…

История, рассказанная гипнотизером, показалась Хромову скучной, как все истории, которые невозможно записать без потерь, так много в них значит, кто их рассказал и с какой целью. Но когда Хромов говорил «мне скучно», он подразумевал, что мир, окружающий его в данную минуту, представляется ему скучным, а вовсе не то, что скучает он сам. Мир, включая гипнотизера и его рассказ, был скучен, ибо был понятен и тождествен себе самому, а Хромов даже не знал, кто он такой, чтобы заскучать. Скука останавливалась на границе его тела, как легкий искушающий зуд, не находя доступа внутрь, ибо все то, что служило входом внутрь, как раз и было главным средством против скуки, безотказным развлечением.