Дочь кардинала

Девочки Риверс тактично покинули двор и отправились навестить свою мать, и я благодарна им за то, что не вижу их, троих из пяти красивых детей. Я не могу думать ни о чем другом, кроме проклятья, о котором слышал Ричард, о том самом, которое мать и дочь наложили на виновников смерти их мальчиков. И это проклятье гласило, что тот, кто это сделал, лишится своих сыновей. Я думаю, не стала ли смерть моего мальчика доказательством того, что Роберт Брэкенбери воспринял сказанные мною слова как намек и задушил этих красивых и здоровых мальчиков в их кроватях, чтобы передать их титулы моему несчастному усопшему сыну. Я думаю, не стало ли это доказательством того, что мой любимый муж лгал мне прямо в лицо, с дьявольским убеждением и не зная стыда. Мог ли он убить их, скрыв этот факт от меня? Мог ли он их убить и потом все отрицать? Смог бы он потом пойти к их матери, чтобы так жестоко ей солгать? Могло ли случиться так, что благодаря своим сверхъестественным способностям она увидела это и решила отомстить, убив моего сына? Разве ведьмино проклятье – не единственное объяснение его внезапной смерти весной, когда он справился со всеми трудностями детского возраста?

Я думаю, что так оно и есть. Так и есть. После многих и долгих бессонных ночей я думаю, что так оно и есть. Я думаю, что это ее злая воля разыскала его, проникла в его кровь, в его грудь, в его бедное слабое сердце. Я думаю, что обе Елизаветы, мать и дочь Вудвилл, убили моего сына, чтобы отомстить за смерть своих мальчиков.

Ричард приходит в мои покои, чтобы сопроводить меня в обеденную залу, словно бы в мире все оставалось по-прежнему. Но мне достаточно одного взгляда на него, чтобы понять, что на самом деле все изменилось. Его лицо, лицо сильного человека, теперь сложилось в жесткую гримасу, почти угрюмую. От крыльев носа к подбородку пролегли две глубокие складки, и на лбу виднеются глубокие морщины. Он больше не улыбается. Когда его угрюмое лицо поворачивается к моему, лишенному красок, я думаю, что ни один из нас уже никогда не будет способен на улыбку.

Замок Ноттингем

Лето, 1484 год

В разгар лета ко двору возвращаются девочки Риверс. Они приезжают верхом, маленькая кавалькада уверенных в себе красавиц, которых с такой радостью приветствовали молодые мужчины на службе короля, что все сразу стало ясно: их здесь явно не хватало. Все три входят в мои покои, приседают в низком реверансе и улыбаются, словно ожидая доброго приветствия. Я нахожу в себе силы спросить, как прошло их путешествие и здорова ли их мать, но даже я слышу, как бессилен и невыразителен мой голос. Мне нет дела ни до их поездки, ни до самочувствия их матери. Я знаю, что Елизавета напишет своей матери о том, что я бледна и почти бесчувственна, и уверена, что она не забудет упомянуть, что колдовство, которое убило моего сына, почти остановило и мое сердце. Мне уже все равно. Ни мать, ни дочь больше ничего не могут мне сделать. У меня отняли всех, кого я любила, и сделали это они, эти женщины. У меня остался только один человек – мой муж, Ричард. Неужели они и его у меня заберут? Я слишком погружена в горе, чтобы за него бороться.

Похоже, что они все-таки решили отобрать у меня и Ричарда. Елизавета гуляет с ним по саду, деля с ним вечернюю прохладу. Ему нравится ее компания, и придворные, которые непременно следуют за фавориткой, не смолкают в похвалах как тихой мудрости ее речей, так и грациозности походки.

Я наблюдаю за ними из окон моих покоев, расположенных высоко на стене замка. Там, далеко внизу, они гуляют вдоль реки и напоминают картину, на которой изображен влюбленный рыцарь и его дама. Она высока, почти того же роста, что и он, и, когда они идут, их головы склонены близко друг к другу. Мой разум отстраненно задается вопросом, о чем же могут они говорить с таким оживлением, что заставляет ее смеяться и прикладывать руку к горлу, а потом что заставляет ее взять его под руку и идти дальше. Из моего окна они кажутся очень гармоничной парой. В конце концов, у них не такая уж и большая разница в возрасте: ей уже восемнадцать, а ему всего тридцать один. Они оба обладают знаменитым йоркским шармом, который они теперь направляют друг на друга. У нее золотые, как у его брата, волосы, а он темноволос, как его отец. Я вижу, как Ричард берет ее за руку и привлекает ближе к себе, чтобы что-то прошептать на ухо. Она отворачивает голову с легким смешком: она кокетлива, как и все красивые женщины ее возраста. Они уходят прочь от двора, и придворные, следующие за ними, сохраняют между собой и этой парой некоторую дистанцию, чтобы они могли почувствовать себя почти наедине.