Дочь хранителя тайны

Она вернулась в дом, в слезах прошла мимо укрытой мебели. Скоро придет оценщик. И Пол – сегодня или завтра; обещал предупредить, но может нагрянуть и без звонка, на него похоже. Нора вымыла и вытерла стаканы и застыла в тишине кухни, думая о Дэвиде, о бесконечных ночах за многие годы, когда он вставал в темноте и ехал в больницу складывать сломанные кости, вправлять вывихи. Хороший человек Дэвид. Организовал клинику, лечил всех, кто в этом нуждался.

И он же отослал свою дочь в интернат, сказав жене, что та умерла.

Нора с силой опустила кулак на стол – бокалы подпрыгнули. Она налила себе джина с тоником и устало поднялась в спальню. Легла. Встала, позвонила Фредерику и повесила трубку, услышав автоответчик. А через некоторое время опять пошла в студию Дэвида. Там все было по-прежнему: теплый неподвижный воздух, коробки и фотографии на полу в том же месте, где она их бросила. По оценке экспертов – пятьдесят тысяч долларов как минимум. Больше, если найдутся записи почерком Дэвида о процессе работы.

Все осталось таким же – и все изменилось.

Нора подняла первую коробку, протащила через всю комнату, с трудом взгромоздила на стол, переместила на подоконник. Удерживая ее, она перевела дыхание, а затем распахнула створку окна, выходящего на задний двор, и решительно, обеими руками, вытолкнула коробку наружу. Та ударилась о землю с грохотом, пролившим бальзам на душу Норы. Та же участь постигла еще одну коробку, и еще. Нора превратилась в женщину, какой намеревалась быть с самого начала, – решительную, деловую и… да, безжалостную. Меньше чем через час студия опустела.

Нора вернулась в дом мимо останков коробок и фотографий, рассыпавшихся, словно бы разбежавшихся по газону. Она прошла в душ и стояла под обжигающей струей, пока не использовала весь запас горячей воды. Потом надела простенькое платье, плеснула себе джина с тоником и с бокалом села на диван. Мышцы рук ныли от тяжелых коробок. Бокал опустел, Нора наполнила его вновь и вернулась в гостиную. Прошло несколько часов, стемнело, а она так и сидела на одном месте. Зазвонил телефон. Нора услышала свой голос, а затем голос Фредерика, ровный, как дальний берег Франции. Ей страстно захотелось к нему, туда, где ее жизнь имела какой-то смысл, но она не сняла трубку и не перезвонила. Вдали прошумел поезд. Нора натянула на себя вязаное покрывало и провалилась в ночную тьму.

Она дремала, но не спала и периодически вставала за новой порцией спиртного. Брела по пустым, призрачным в лунном свете комнатам, ощупью наполняла бокал, отбросив глупые условности – тоник, лайм, лед. В какой-то момент ей приснилось, что Феба находится в комнате, вышла откуда-то из стены, в которой была замурована все эти годы, а Нора изо дня в день ходила рядом и не видела ее. Нора проснулась вся в слезах. Она вылила остатки джина в раковину и выпила стакан воды.

Отключившись на рассвете, глаза она открыла в полдень. Парадная дверь была распахнута, задний двор завален снимками. Они засели в ветвях рододендрона, прилипли к фундаменту и старым качелям Пола: руки, глаза, кожа, напоминающая песок, волосы, кровяные тельца, похожие на масляные капли в воде. Моменты их с Дэвидом жизни – так, как он их воспринимал, в том виде, какой он пытался им придать. Темные целлулоидные негативы среди травы. Норе слышались вопли шокированных экспертов, друзей, Пола и даже собственный возмущенный голос: ты уничтожаешь историю!

Нет, отрезала она, я заявляю на нее свои права!

Аспирин, два стакана воды – и Нора начала таскать коробки в дальний конец заросшего двора. Лишь одну коробку, со снимками Пола, она пожалела и затолкнула обратно в гараж. Ей было жарко; болела и кружилась голова; перед глазами, когда она слишком резко встала, заплясали искры. Она вспомнила давний день на пляже, блеск воды, головокружение, такие же серебристые блестки под веками и Говарда, неожиданно появившегося в поле зрения.

За гаражом давно были свалены камни. Она разложила их широким кругом и вывалила в центр этого круга содержимое первой коробки, глянцевые черно-белые фотографии, ставшие еще контрастнее на солнце. Незнакомые молодые женщины глядели на нее из травы. В жестоком полуденном зное Нора села на корточки и поднесла зажигалку к одной из блестящих карточек размером восемь на десять. Пламя лизнуло край, занялось, и тогда Нора сунула горящую фотографию в середину неплотной горки в круге камней. Огонь нехотя, но все же занялся, поднялся зыбкий жар, завихрился дым.