Дочь кучера. Мезальянс

Кажется, что все повторялось. Она вновь пришла в себя, вновь оказалась раздетой, но в этот раз под светлым пологом, но в такой же шикарной кровати, накрытая тонким одеялом. Ей все еще было жарко и да, она пожалела, что не попросила у сэгхарта воды, заменив ее перебранкой и преинтересными, нет прелюбопытными наблюдениями за странным для нее мужчиной.

Сэгхарт был спокоен и не велся на ее провокации. Он был вежлив и практически полностью игнорировал хамские замечания. Граф был осторожен и терпелив, не принуждая ее ни к чему. А еще проявлял пристальное внимание к ее груди. Сначала это просто выглядело таковым, потом обозначилось отчетливее и как-то напрягло Лиру. Воображаемый стикер «потенциальный маньячело» и «вероятный психопат» с него никуда не пропал и даже наоборот поменял свой цвет на ярко малиновый.

Это не дало ей снять жакет. В доме было тепло. В холле особенно. То ли напряжение, то ли корсет, который в принципе не мешал мне до этого, то ли плотная ткань верхней юбки, а еще существующая нижняя и эти дурацкие панталоны заставили Лиру взмокнуть и рухнуть в обморок. Совсем, как те девицы из романов Ричардсона и Руссо. Но зато…

Она осмотрела свои запястья, не найдя на них и следа от боли и от всех прежних воспоминаний.

– Воспользоваться кристаллом! – шипела она, ползая по комнате и перебираясь от одной стены к другой.

Зато Лира убедилась в том, что сэгхарт безопасен и безнадежен одновременно.

– Как быть со слугами? Что если мне хочется умыться?

Лира уже поднялась с кровати, хотя, это конечно громко сказано – она кажется свалилась с нее. Ноги не держали, да и высота оказалась приличной. Она тоже помянула мать, но просто чью-то, осмотрела светлую комнату, выглянула в окно, поглядев в непроглядную тьму, а потом вновь вернулась к обстановке спальни.

Ей оставили графин с водой, стакан и компресс, но не оставили инструкций, где, что, как и для чего – в этом-то и заключалась безнадежность чернокнижника.

– Чернокнижник, – проговорила она себе под нос. – Это подходит ему больше.

Лира обошла темную и довольно-таки мрачноватую комнату, потрогала стены, взглянула на желтый потолок, в котором отражалось пламя свечей, подергала за тесемки, почувствовала себя дурой, понажимала на картины и панели, вновь почувствовала себя дурой, а потом обернулась на лежащие в кресле чулки, испорченный корсет и порванные юбки.

Ей нужно было выйти. Но ведь не также? Она вновь превратилась в оборванку, снующую по комнате в тонкой рубашке и этих… гм… с позволения сказать трусах. Нижнее белье в этом мире было ужасно и годилось лишь на то, чтобы зваться пижамой, на худой конец – домашними бриджами. Такое не состирнешь в мгновение ока, умаешься на этапе полоскания.

Лире нужно было что-то придумать, и она сделала это несколькими часами ранее. Два отреза ткани, резинки, метр, иголки и нитки валялись в холле, завернутые в бумагу и обвязанные джутовой тесьмой.

Вопреки всеобщим представлениям детей из богатых семей не обходят стороной те занятия что ведутся в обычных школах, просто им уделяется куда меньшее внимания. Она умеет держать в руках иголку с ниткой, понимает, что такое выкройки и надеется на то, что сможет шить несколько слипов и перестанет потеть, как скаковая лошадь.

Сейчас же ей предстояло облачиться в остатки юбки, а также придумать что-то, чтобы она держалась на ней. Лира этого жутко не хотела. Только не после дурацкого обморока – второго за всю ее жизнь. Что же ей не везет то так?

– Господи Боже! Не дай всему повториться!

Вновь это блуждание по коридорам и отсутствие людей. Вновь двери. Темные и все как один запертые. Она пообещала себе, что дойдет до поворота и, если не найдет чертову уборную, то ринется обратно для того, чтобы блуждать в другом направлении. Но ей наконец повезло. Одна из дверь оказалась приоткрытой, сквозь узкую щелку пробивался свет, за ней слышался шелест бумаг и кажется, что творилось волшебство.

Это был кабинет.

Умываться резко расхотелось. Сидящий за массивным столом мужчина вдруг увлек ее. Он был занят, вчитывался в бумаги, откладывал их в сторону, что-то подчеркивал, хмурился проводил над ними ладонью, отчего чернила вспыхивали, поднимались золотой пылью и укладывались обратно. Граф – носитель титула и имени продолжал заниматься делом.

Эта картина здорово напомнила ей детство. В нем тоже был кабинет, а еще был отец, что вчитывался в техническую и проектную документацию, выводимого на рынок медицинского оборудования и новых препаратов. Он не замечал Лиру, а точнее она была «под таким вот присмотром», в зоне его внимания, ну и вроде как общения. Позже, повзрослев, она видела множество кабинетов и людей в них, а также научилась определять показную занятость от настоящей. Этот мужчина вдруг напомнил Лире отца и притянул к себе. Самую малость.

– Пришли в себя? – чернокнижник, маньячело и гад по совместительству наконец заметил ее.