Дочь моей жены

— Лгунья и убийца, — слова, будто пощечина, прошлись по матери, и она отпрянула, пошатнувшись. Наигранно хватается за грудь, и будто собралась упасть в обморок, но Вячеслав подхватывает ее, и что-то шепчет на ухо, получая взамен ее ласку любовницы. — Не играй с огнем, — Костя предупреждает ее, взяв меня под локоть и заводит за свою спину, защищая от возможной опасности, — я говорил тебе не трогать меня, но ты не восприняла мои слова за настоятельную рекомендацию, — настолько Дубровский контролировал себя в выражении слов, что любой дипломат позавидовал бы его стойкости. Кажется, сидящие здесь чиновники закивали головами, когда вдруг на экране появилась запись нашей кухни. — А теперь смотри сама на экран, дрянь, — зло фыркает, кивая на сцену. Моя мать ахнула, подбежав к краю борта.

— Что это?! — заорала она, смотря на то, как сама лично подсыпает в стакан с виски отраву. Медленно размешивает, и так же безумно хохочет. — Я спрашиваю, что это?! — не унимается она, смотря теперь на всех, но конкретно ни на кого. — Остановите запись! Остановите!!! Я приказываю! — далее на кадрах мигает Мирослава, и ее короткая встреча с матерью, где та угрожает ей расправой, если посмеет хоть пикнуть, или рассказать мне. Наконец, запись заканчивается на моменте, в котором мать передает этот смертельный яд в стакане моему отцу, зашедшему на кухню спустя несколько минут.

Мне было плохо, в глазах помутнело, видя, последние минуты жизни моего папы. Чувствую по щеке свою слезу, тут же смахиваю ее, ненавидя всем своим сердцем родного человека, который отобрал у каждого из нас частичку души. Пусть она не рожала меня, но уж должна была как-то воспылать любовью к единственному ребенку, хотя… Понимание обрушилось мигом, когда я совершенно по-иному посмотрела на женщину, которая так и не стала мне настоящей родной мамой. Она не испытала радости беременности, чувства любви при виде своего крохи у себя в животе, ничего, что могло только усилить крепкую связь между нами еще тогда. Мы — чужие родные люди. Мама никого не любила, кроме себя самой.

— Остановите запись, — приказал Костя, и из кабинета вышел довольный Эдуард, по пути щелкая пальцами.

— Евгения, — он хитро улыбается ей, но ничего хорошего не сулит его послание горящих глаз. Он сожрет ее при первой же возможности. Мама схватилась за спинку стула, едва удерживая равновесие, — Вы в моем клубе, дорогуша, и только я могу управлять им, — заявляет, вновь щелкая пальцами. Смотрители тут же окружили ее, скручивая руки за спину.

— Вячеслав, — жалобно застонала она, но мужчина пошел на попятную, оставляя ее разбираться самой со своими проблемами.

— Костя, он снова смоется, — дергаю за руку Дубровского, но тот пригвождает меня взглядом, безмолвно прося помолчать.

— Вика? — с безумным, испуганным взглядом мама обращается ко мне, жалобно пискнув: — помоги мне, дочка. Это не я! Не я травила твоего отца! Я любила его, Вика!

— Я все видела на записи, — безэмоционально бросаю вслед, не желая смотреть ей в глаза, в которых столько лжи и желания выкрутиться. Я знала мать, каждую ее выходку, которой она могла затуманить голову любому. Она манипулировала мной, но только потому, что я позволяла ей это делать, лишь бы меня не трогала и не срывала своего безумия на мне. Научилась выживать рядом с ней, чтобы иметь возможность спокойной, как мне казалось, жизни. Но всё обернулось иначе. Смотрители повели на выход женщину, и мы посеменили следом, вот только Дубровский задержался на мгновение, глядя пристально в глаза Вячеславу.

— Будь уверен, завтра ты окажешься на помойке. Я помог тебе однажды, и об этой знает каждый здесь присутствующий, — мужчины закивали, подтверждая, а Вячеслав багровел, сжимая кулаки до проступивших костяшек на них. — Теперь узнаешь, как это пересекать мне дорогу.

— Уж кто бы говорил, — плюет Дубровскому в ноги, и снова смотрит на меня, — лучше расскажи, как мы трахали одних и тех же баб, сука, — Вячеслав совершенно обезумел, приближаясь на пару шагов к Косте. — Расскажи, как ты смотрел на нас в «Шарме», когда я был в ней.

Вот теперь мне стало гадко, будто только что этот мужчина, который казался мне абсолютно адекватным, харкнул в душу. Не стерпев унижений в свой адрес, я резко замахнулась и со всей силы, которая у меня была, залепила смачную, звучную пощечину, а следом полетел кулак от Кости. Этот идиот не ожидал от меня такой реакции на слова, а уж тем более в добавок получить от Дубровского — во второй раз. Удар получился настолько мощным, что крупный, крепкий мужчина, не устояв на ногах, рухнул на пол, мгновенно теряя сознание. Кровь хлынула из носа Вячеслава, и были слышны его хлюпающие урчания в гортани. Он захлебывался собственной алой жидкостью. Кто-то из толпы поспешил на помощь, переворачивая Вячеслава на бок, чтобы тот не утоп в своей же крови. Но остальные встали со своих мест и зааплодировали нам, шокированным своими поступками. Но я не жалела, напротив, обрела некоторую свободу от груза, навалившегося на мои плечи.

