Дочь Нефертити

Запоздалая влюбленность накатила на Ваню тяжелой, удушливой волной, а он и рад был подчиниться этому безумию. Конечно, он придумал себе эту красивую и необычную любовь — даже не с первого, а со второго взгляда. Но такой уж у него был характер. Иван Оболенский — великий мастер выдавать желаемое за действительное. Ещё секунда, другая, и он, распрощавшись с друзьями, решит остаться здесь. Нет, это не будет прямым подражанием Ане, скорее подсознательным копированием её поведения в той, первой экспедиции. В тот невыносимо грустный момент прощания юный рыцарь Анри и вправду был для Анюты дороже обоих миров вместе взятых. И сейчас Ване страшно хотелось, чтобы и у него было так же. Это ещё не любовь, а лишь тоска по любви, от начала и до конца придуманная, но такая отчаянная, пронзительная, что может оказаться посильнее иного реального чувства…

Он всё-таки сказал:

— Вот возьму и останусь здесь.

— Только попробуй, — пригрозила Аня.

А Саша глянул на дисплей «Фаэтона» и скомандовал:

— Трёхминутная готовность. Давайте прощаться со всеми.

Обнявшись по очереди с Джедхором и Апуи, они попросили египтян отойти на безопасное расстояние, а сами встали плечо к плечу, как на параде, почти по стойке «смирно».

— По-моему, Анхесенамон плачет, — сказала вдруг Аня.

И действительно владычица казалась такой несчастной, такой одинокой и покинутой! Глаза её как будто умоляли: «Не покидайте меня! Мне будет так страшно без вас в чужой стране!»

— Я должен что-то сделать для неё, — решительно проговорил Ваня.

Анюта насторожилась. Саша приготовился к любым неожиданностям. А Ваня вдруг открыл свою сумку, достал оттуда ручку, выдернул лист из тетрадки и начал быстро-быстро писать.

Саша заглянул через плечо. Конечно, это были стихи.

— Она не поймёт, — тихо сказал он другу.

— Неважно, — буркнул тот, продолжая чиркать по бумаге. — Она почувствует. Думаю, больше никто и никогда не напишет ей такого.

— Ещё бы! — не удержалась Аня. — Ведь до рождения Пушкина так много веков!

— Это не Пушкин, — бросил Ваня, даже не обидевшись, ему было некогда.

Наконец, он закончил, подбежал к Анхесенамон и, протянув ей листок, встал на одно колено. Анхесенамон приняла загадочный дар чужеземца, Ваня припал губами к руке царицы и замер, словно впадая в транс.

— Назад! Быстро! — закричал Саша.

Ваня встрепенулся, но еще на мгновение задержал руку Анхесенамон в своей ладони, и лишь потом порывисто вскочил. Оказавшись рядом с ребятами, он в последний раз посмотрел в глаза царицы. Они были полны слёз. Они были прекрасны… даже сквозь пелену белого-белого тумана…

Густое молочное облако образовалось в том месте, где стояли трое чужестранцев. Потом оно стало серебристым, полупрозрачным, мерцающим, и, наконец, рассеялось полностью…

Анхесенамон стояла с тончайшим «папирусом» в руках, смотрела на непонятные знаки, и крупные слёзы катились по её бледным щекам, катились и капали на этот странный листок. Быть может, мудрецы и расшифруют эти таинственные символы, но юной владычице было понятно и без них, что здесь написано признание в любви:

Я слышу зов Отчизны дальнейИ покидаю край чужой;В час незабвенный, в час печальныйСтою я здесь перед тобой. 

Мои волнующие рукиТебя желают удержать;Томленье страшное разлукиМой стон молит не прерывать.Но здесь, увы, где неба сводыСияют в блеске голубом,Где тень олив легла на воды,Явилась ты лишь сладким сном. Ты, как мираж, ты, как виденье,

Исчезнешь в хаосе времён;Твой взор ловлю хоть на мгновенье,А в сердце слышится лишь стон. Твоя краса, твои страданьяИсчезнут в дымке голубой.А с ними поцелуй свиданья…Но жду его, он за тобой…

Глава 56

ЧТО ДАЛЬШЕ?