Дочь предателя (СИ)

— Он больной человек, мама. Твоей вины тут нет, я сделал то, что сделал. Возможно, тогда я бы и не поверил тебе, подумал, что ты специально успокаиваешь меня. Но я это сделал, Рита никогда меня не простит. Моя дочь подрастет и все узнает. Только я буду виноват во всем.

— Как и я, — соглашается мама, вытирая остатки слез, — Мы оба натворили столько грехов, что теперь не отмолить за всю жизнь. Но не знаю, что могла сделать тогда.

— Тебе нужно было все рассказать отцу и мне, настоять на том, чтобы папа поверил тебе, а не отмахнулся. Возможно, все было бы по-другому. Агафонов больше не смог творить свои дела в компании, но болезнь отца ничего не изменит. Почему, ты не сказала мне, что у вас было с Агафоновым?

— Ничего и не было, — мама освобождается из моих рук и медленно спускается с крыльца, — Я ему отказала, он ушел, пообещал, что пожалею. Я была моложе тебя, совсем юная, неопытная, даже не знала, какие могут быть люди. У меня не укладывалось в голове, что все это, так серьезно.

Останавливается у машины и смотрит на меня:

— Поехали домой и тебе нужно к Рите. Только ты, можешь вытащить ее из болезни, только в тебе, она сейчас нуждается. Это твое искупление, Артем, а мое будет преследовать меня до конца жизни, — говорит печально мама и садится в машину.

Я закрываю дверь, занимаю место рядом с водителем. Пока едем, молчим, каждый думает о своем. Подъезжая к дому, поворачиваюсь к маме, которая снова тихо плачет, смотрит в окно.

— Я, пока ничего не скажу Рите, не время сейчас. У нее есть небольшое улучшение, и вся эта нервотрепка с Агафоновым может ухудшить ее состояние. Врач сказал, что если показатели станут еще немного лучше, мы можем уехать домой.

— А что потом? — с тревогой спрашивает мама.

— Не знаю, — отворачиваюсь, смотрю на дорогу, на машины, московские высотки, — Ремиссия, а дальше неизвестно. Только пересадка костного мозга, если снова все станет хуже.

— Но... После пересадки, Рита практически будет жить в стерильном мире, если повезет найти подходящего донора.

— Надеюсь, что этого не случится, — замолкаю, думаю о жене и дочери.

— Возьми, — протягивает мама влажные салфетки, чтобы приложил к костяшкам. Снова непроизвольно сжал кулаки и ранки открылись, — Напугаешь Дашу.

— Ты знаешь, где продают собак? — спрашиваю водителя и тот удивленно пожимает плечами.

— В интернете можно найти, — сообщает он, а я достаю телефон.

— Как там его зовут, водолаза этого? — ищу собачий питомник по близости.

— Ньюфаундленд, — обреченно вздыхает мама, — Собак нам в доме сейчас точно не хватает.

— Нашел, поехали за дочкой и туда, время еще есть, — улыбаюсь, разглядывая фото смешных щенков в телефоне, — Что-то они большие вырастают, — ворчу задумчиво, слышу деликатный смех водителя и ловлю в зеркале робкую улыбку мамы.

Пусть лучше улыбается, чем винит себя во всем. Хватит уже переживать за то, что не могла изменить. Агафонов бы не дал ей спокойной жизни в любом случае, но вот смерть Смирнова, точнее его убийство, потрясли и меня. Если бы отец Риты тогда не умер, все могло бы быть по-другому.

— Этот, — твердо указывает Дашка на спящего в самом углу вольера щенка. Вокруг полно собак, в основном той породы, что нам нужна. Вольеры из железной сетки, все чисто, убрано, у некоторых собак даже коврики внутри. Всего три вольера, где ходят огромные псины, на которых я смотрю с большим сомнением. Эта мелочь, что выбрала дочка тоже такой вырастет? Какой кошмар.

Отделение для подросших щенков почти пустое, всех разобрали. Остались только трое. Двое сейчас радостно тявкают, реагируя на нас с дочкой и самого хозяина этого питомника.

Выбранный щенок спокойно спит, устроившись кверху розовым пузиком и не знает, что сейчас, его судьба будет решена.

— Почему этот? — с сомнением разглядываю мелкого песика, — Ты даже его не видишь, вдруг у него глаза не того цвета или уши как лопухи.

— Мне нравится, как он спит, — заявляет дочь, и я обреченно вздыхаю, как тут поспорить.

Тихий спокойный вечер в доме свалил в неизвестность, когда Дашка вытащила это мелкое чудо из корзины. Я вывалил на пол пакеты из зоомагазина, тихо чертыхаясь про себя. Это надо столько накупить одной собаке? Зачем ей.

У меня никогда не было ни кошки, ни собаки, после того, как в детстве мама подарила мне хомячка. Кеша прожил у нас полгода, а потом благополучно улетел на небо, как мне сказала мама. Что там было с этим хомяком не понятно, но отец объяснил все довольно просто: «Сын, хомяки рождаются и умирают для того, чтобы показать детям, что такое смерть». Все конкретно и понятно. Я со своим технически настроенным умом так и понял, что у хомяка особая миссия в этом мире, и он ее выполнил с достоинством. Но поплакать пару дней успел, зарекаясь заводить какое-либо животное в доме.

Теперь этот зверь, больше похожий на ходячую по дому черную лохматую шапку, завывал так, что впору повеситься.