Дочь роскоши

Со времени своего приезда в Лондон Луи выиграл кучу денег в азартные игры: ему везло, он дерзко играл, и при этом увлекался, недвижимостью. Некоторые из тех, кто так же, как он, наживал и дурные деньги, предпочитали обставлять свои дома с пышностью эпохи регентства, с шикарными каминами и лепными потолками, обоями от Уильяма Морриса, французской мебелью, полотнами старых мастеров и шелковыми драпировками. Но не Луи. У него дома было достаточно подобных вещей, и они душили его, так же, как и его отец со своими старомодными идеями. Разругавшись с Бернаром, Луи уехал из Джерси, чтобы окунуться в более просторный, хотя и опасный лондонский свет. Он надеялся, что никогда больше не попадет в ловушку, уготованную для него дома. Он выдержал убранство своего дома возле порта в черно-белых тонах в сочетании с переливающимся хрусталем, сверкающей нержавеющей сталью и сизо-серым ковровым покрытием от стены до стены – точно такого же оттенка, как парадная дверь. Огромные окна были украшены сизо-серыми венецианскими ставнями, но занавесок при этом не было, на строгом эбеново-черном столе стояла хрустальная пепельница в форме большого, но слегка изогнутого куба. В вазе стояли цветы из дартингтонского стекла – Луи с юности испытывал отвращение к живым цветам: их дом на Джерси всегда был полон цветов – фрезии и лилии, гвоздики и рождественские розы.

Однако Дебби больше всего заинтриговала спальня. Она была выдержана в той же цветовой гамме, что и весь дом: черно-бело-серой, просторная необычайной формы кровать была застлана шелковым покрывалом в черно-белую полоску, на ней в геометрическом порядке были разбросаны маленькие и большие подушки. Потолок был зеркальным, и три стены также целиком в зеркалах, и если бы в них отражался не столь агрессивно-модернистский интерьер, то подобная отделка больше подошла бы для борделя, чем для такой по-японски аскетичной комнаты.

Вначале Дебби нервировало, что она могла ежесекундно видеть себя в любом мыслимом ракурсе. Но постепенно она привыкла, и ей начало это нравиться, поскольку она сама же любовалась своим прелестным отражением.

Дебби была достаточно разумна, но она и в самом деле наслаждалась своей миловидностью, а поскольку внешность была ее «инструментом», то ей было полезно следить за собой, не рассыпались ли у нее по спине волосы, не помялась ли юбка.

Дебби понимала, что зеркала здесь висят не для того, чтобы она ухаживала за собой, но ничего не имела против. В конце концов Луи – далеко не Барри, с его бычьей шеей, грязной майкой и раздутым от пива брюхом. У Луи красивое тело, гладкое и податливое, мышцы играли у него на плечах, на сильных стройных бедрах. Благодаря зеркалам она могла видеть, как они занимаются любовью, и это еще больше возбуждало ее. Очевидно, это имела в виду Грэйс, это чудесное завораживающее чувство, которое хотелось испытывать вновь, и вновь, и вновь. Но, похоже, Грэйс могла наслаждаться с кем угодно. Она же, Дебби, – только с Луи.

Когда Луи попросил ее переехать к нему, Дебби подумала, не захочет ли он, чтобы она оставила работу у Бенни, но он не сказал ничего. Он был вполне счастлив, что она продолжает работать там, и она приезжала домой на такси, когда его не было в клубе и он не мог прихватить ее. Кроме того, он горячо поддерживал ее танцевальные занятия и уроки, на которых она обучалась изящной, как у манекенщицы, походке. Плюс к этому он добавил уроки правильной речи (и оплачивал их), чтобы уничтожить последние следы ее западного провинциального произношения. Но Дебби едва ли нуждалась в них. Врожденная способность к мимике позволяла ей копировать его интонации, запоминать каждое сказанное им слово. Господи, ну разве она не переняла уже тягучую вест-эндскую манеру растягивать слова, как Грэйс? А еще естественнее у нее получалось глотать слова и пропускать гласные, как Луи.

Кроме уроков, в ее жизнь вошли увлекательные покупки. Дешевенькие платьица, купленные в недорогих магазинах, она отправила в Охсфам, в приют, а Луи с ног до головы одел ее у Мэри Квант и Бибы – модно и изящно. Он не мог позволить, чтобы его видели в обществе женщины, одетой из второразрядного магазина. Дебби могла бы не заметить разницы, но он, безусловно, мог. Чтобы купить туфли, он свозил ее к Аннелло и Давиду, известным своими изысканными моделями, прическу сделали у Видала Сассуна. Бенни пришел в ярость, когда она в один прекрасный день явилась на работу с короткой гладкой стрижкой: по его понятиям девушка, принимающая в клубе гостей, неизменно должна была обладать кудрявыми, как у Барби, волосами до плеч. А увидев на ней ювелирные украшения, он не на шутку встревожился. Золотые цепочки, литой браслет а-ля рабыня, сапфировые серьги, часики от Картье.

– Надеюсь, вы понимаете, что делаете, – как-то раз проворчал он Луи. – Надеюсь, вы надежно подстраховались, позволив ей носить все это. Потому что в мои обязанности не входит покрывать личные расходы моих девушек, тем более если суммы исчисляются тысячами фунтов.