Дочь роскоши

– Держу пари, что так и будет, – сказал Поль, проследив взглядом, как Бернар пошел вдоль причала, и подумав, отчего эта мысль привела его в такую ярость.

– Я боюсь, – сказала Катрин. – Я думаю, что папа никогда не вернется.

Прошло уже три дня, но от Шарля не было никаких известий. Девочки ушли на кухню, где Лола делала печенье. По крайней мере, им было здесь уютно всем вместе. Никто из них не мог больше даже подумать, чтобы опять провести целый день с Полем на причале, всматриваясь в море в надежде увидеть лодку, которая, возможно, никогда не придет. Но и здесь все было напряжено, и Лола радовалась, что, несмотря на то, что в эти дни работал повар, готовивший завтраки, основной обед она готовила сама. По крайней мере, она была поглощена этим делом и считала, что будет лучше, если София и Катрин тоже чем-нибудь займутся.

– Катрин, почисти и порежь яблоки, – проинструктировала она. – А ты, София, можешь нашинковать овощи, чтобы приготовить начинку для ножки ягненка. Нет, не смотри так… лучше, когда ты при деле. И кроме того, гости должны вовремя получить обед. Их не касается то, что мы обеспокоены.

Когда обед завершился, а новостей так и не было, как, впрочем, не было и Поля, даже Лола начала выказывать признаки беспокойства.

– Где этот мальчишка? – сердито спрашивала она. – Мог хотя бы прийти домой и сказать нам, что происходит… – Она оборвала себя, заслышав звук дверного молоточка, разнесшийся по всему дому. – Может, это он. Поль! Входи же! Где, в конце концов, ты был все это время?

– Ну-ка, Лола, сбавь тон. Что это за способ встречать мужа? – Это был не Поль, а Шарль! Он стоял в дверном проеме и выглядел как пародия на самого себя – волосы растрепаны от ветра в какие-то дикие кудели, которые его мать обычно называла «хохолками», одежда грязная, заскорузлая от морской соли и перепачкана нефтью. На подбородке проросла трехдневная щетина, рубашка коротким хвостиком выбилась из-под брюк на спине. Но он широко улыбался.

– Шарль! – закричала Лола, бросаясь к нему. – Ты дома!

Она прильнула к нему, они обнялись, не замечая Софию, Катрин, которые жадно впитывали в себя эту сцену, и Поля, который стоял в дверях за отцом и улыбался. Потом Лола отодвинулась от него на расстояние вытянутой руки.

– Где же тебя носило, Шарль Картре? Я чуть с ума не сошла от беспокойства. И посмотри, на кого ты похож!

Шарль печально улыбнулся.

– Да, сожалею об этом. У меня заглох мотор, и мою шлюпку пришлось тащить на буксире домой. Но лодка, которая мне помогла, сама из Рэмсгейта, и она отволокла меня в свой порт. – Голос его был спокойным, извиняющимся – с таким же успехом он мог говорить о воскресной вылазке, которая почему-то не заладилась. Но такой ответ он заготовил заранее. У него не было никакого намерения говорить Лоле, в каком аду он пробыл все эти дни.

– Тебе удалось кого-нибудь вывезти или мотор испортился раньше?

– Я сделал три или четыре поездки, – небрежно сказал он. – К тому же со мной возвратились три парня.

И снова он не сказал, что один из его пассажиров был тяжело ранен – паренек примерно одного с Ники возраста. На глазах у него была повязка, вся пропитанная кровью. Товарищи парня вели его по прибою к шлюпке, поддерживали, когда он оступался, и помогали подняться. Шарль очень боялся, что паренек ослеп.

Лола кивнула, она была удовлетворена.

– Хорошо. Все они чьи-нибудь сыновья. И ведь поплыло много лодок? Я уверена, что одна из них привезет моего Ники.

Ее голос был исполнен надежды, и Шарль не стал разочаровывать ее.

– Подождем, – кивнул он. – Скоро мы услышим новости о нем.

И они пришли – в виде телеграммы. Капрал Никола Картре находился в морском госпитале в Веймауте, он был ранен во время сражения во Франции.

– Вот видите! – ликующе закричала Лола. – Я говорила вам, что он будет спасен! Я говорила, что Ники вернется домой!

Но в телеграмме содержались лишь голые факты, в ней не распространялись, какие ранения получил Ники или как его спасли.

К счастью для Ники, два солдата его батальона, пробивавшиеся вместе с ним к морю, заметили, что он был ранен, когда склонился над телом Деса. Когда улетел немецкий самолет, они, с большим риском для себя, утащили его в укрытие. Было ясно, что он тяжело ранен, но оставить его на берегу было немыслимо. Под покровом темноты им удалось перенести его к берегу, руками он обхватил их, а его ноги волочились по песку. Они перенесли его в шлюпку, подошедшую близко к берегу.

Он беспомощно лежал на дне, а они защищали его своими телами сначала от злобных атак немецких самолетов, потом от ледяных морских брызг, ибо волны канала разбивались о корму, совсем не предназначенную для плавания по таким водам. Ники доставили в Веймаут, и теперь он был в безопасности – далеко от огня, бомб и злого океана.

Но его увечья оказались ужасны. К счастью или к несчастью, как он говорил в минуту тяжелейшего отчаяния, ни один из его жизненно важных органов не пострадал, хотя ему потребовалось перелить более двух литров крови еще до того, как его перевезли в морской госпиталь.