Дочь снегов. Сила сильных

В детстве она жила вполне примитивной жизнью, чуждой всяких условностей, за исключением немногих строго соблюдавшихся правил. Эти правила можно было выразить словами, которые она где-то вычитала позднее: «вера в пищу и сон». Этой веры всегда придерживался отец, размышляла девушка, вспоминая, с каким уважением люди произносили его имя. Этой вере он научил ее, Фрону, и она перенесла ее через пропасть в тот мир, где люди давно забыли о старых истинах и заменили их эгоистическими догмами и тончайшей казуистикой. Эту веру она привезла с собой обратно такой же свежей, юной и радостной, как и увезла. Ведь это так просто и ясно, рассуждала она, почему же людям не разделять ее веру — веру в пищу и сон? веру в тропу и охотничий лагерь? Веру, которая помогала сильным, чистым людям бесстрашно встречать грудью внезапную опасность и неожиданную смерть в бою и в волнах. Почему бы нет? Ведь это вера Джекоба Уэлза! Вера Мэта Маккарти! Вера индейских мальчиков, с которыми она играла в детстве! Вера девушек-индианок, которыми она предводительствовала в походе амазонок! Наконец, такова была и вера волкодавов, напрягавших в упряжи свои мускулистые члены и мчавшихся с ней по снегу! Это здоровая, реальная, хорошая вера, думала она, и волна счастья заливала ее душу.

Громкие трели реполова приветствовали ее из чащи берез, напоминая о том, что день уже наступил. Далеко в лесу с шумом вспорхнула куропатка, и белка точным движением перепрыгнула над ее головой и понеслась дальше с ветки на ветку, с дерева на дерево. С реки, скрытой за рядами деревьев, доносились голоса работающих искателей счастья. Заря оторвала их от сладкого сна и заставила снова взяться за тяжелый труд.

Фрона встала, откинула назад волосы и бессознательно направилась по старой тропинке, которая вела к селению вождя Георга и индейцев племени Дайи. По дороге ей попался мальчик, в одних штанах, босой, похожий на бронзового божка. Он собирал хворост и бросил на Фрону быстрый взгляд через бронзовое плечо. Она весело поздоровалась с ним на местном наречии; но мальчик покачал головой, дерзко рассмеялся и прервал свою работу, чтобы послать ей вдогонку неприличную брань. Фрону страшно удивила эта грубость: она прекрасно помнила, что ничего подобного раньше не бывало, и, проходя мимо рослого, хмурого индейца из племени Ситка, решила на всякий случай придержать язык за зубами.

На опушке леса перед ней открылось селение индейцев. Она остановилась пораженная. Это был уже не прежний поселок — десяток-другой лачуг, лепившихся на открытой поляне, словно ища друг у друга защиты. Перед ней лежало настоящее большое селение. Оно начиналось у самого леса и тянулось во все стороны по равнине, между разбросанными группами деревьев, спускаясь и поднимаясь по берегу реки, где стояли в десять-двенадцать рядов длинные пироги. В нем, по-видимому, слились несколько племен, рассеянных до того на тысячу миль по берегу. Ничего подобного Фроне не приходилось видеть прежде. Население почти целиком состояло из пришлых индейцев, перебравшихся сюда со своими женами, скарбом и собаками. Ей попадались индейцы из племен Юно и Врангель, ее толкали стиксы со свирепыми глазами, пришедшие из-за перевала, дикие чилькуты и индейцы с островов Королевы Шарлотты, и все они бросали на нее злобные, хмурые взгляды. Правда, изредка попадались исключения — еще более неприятные — в лице местных весельчаков, которые покровительственно подмигивали ей и бросали в лицо неповторяемые гнусности.

Это нахальство скорее раздражало, чем пугало Фрону, оскорбляя и нарушая радость свидания с родными местами. Однако она быстро сообразила, в чем кроется причина этой перемены: старый патриархальный строй времен ее отца отошел в область преданий, и цивилизация палящим вихрем пронеслась над этими полуварварскими племенами. Заглянув через поднятую полу одной из палаток, она увидела на земле группу мужчин с разгоряченными лицами и безумными глазами, сидевших кружком на корточках. Груда бутылок, валявшихся у входа, красноречиво свидетельствовала о бурно проведенной ночи. Какой-то белый, с хитрым и порочным лицом, сдавал карты, а на краю одеяла блестели кучки серебряных и золотых монет. В нескольких шагах от играющих жужжало колесо лотереи, и индейцы — мужчины и женщины — с жадными лицами протягивали заработанные в поте лица деньги в надежде получить жалкие выигрыши. Со всех сторон неслись визгливые нестройные звуки дешевых music boxes.

Какая-то старая индианка грелась на пороге хижины, обдирая кору с ивового прута. Вдруг она подняла голову и издала резкий крик.

— Хи-Хи! Тенас Хи-Хи! — восторженно бормотала она своими беззубыми деснами.

Фрона вся затрепетала: Тенас Хи-Хи. Маленькая Хохотушка! Так прозвали ее когда-то в далекие времена местные индейцы. Она повернулась и подошла к старухе.

— Как ты скоро забыла нас, Тенас Хи-Хи! — забормотала та. — А ведь глаза твои так зорки и молоды. Нет, старая Нипуза помнит дольше твоего.

— Так ты Нипуза? — воскликнула Фрона, слегка запинаясь, так как давно уже не говорила на этом языке.