— Узнай, куда он делся. Твой отец желает его видеть. У него сегодня плохое утро.
Она посмотрела в окно, на ярко-голубое небо, разделенное четырьмя аркообразными секциями.
Прислужница выбежала из кухни, неся в руках поднос с бронзовым чайником и керамической чашкой. Королева последовала за ней вверх по лестнице.
Я выбежал из дворца, мои твёрдые подошвы туфель громко стучали по гладкой плитке. Я не был слугой, чтобы приводить моего своевольного братца по приказу матери.
Надия была в саду и срезала розы. Она подняла голову, услышав мои приближающиеся шаги.
— Уже закончил с делами в порту?
Я пожал плечами и спустился вниз к клумбам с розами, стараясь ступать осторожно, чтобы не запачкать туфли грязью.
— Я не понимаю, почему отец заставляет меня выполнять работу наемников. Я не должен тратить время в порту, если я король. Не понимаю, зачем мне это делать сейчас.
Она понимающе приподняла брови и повернулась к своим розам.
— Иди лучше скажи это Отцу.
Я сказал:
— Ты видела Кассима?
— Он ещё не вернулся.
— Не вернулся откуда?
Она изучающе посмотрела на розы, ища что-то, о чём я не имел представления. Они все выглядели одинаково.
— Он поехал в какое-то поселение. Уехал ещё вчера вечером, сказал, что ты знаешь.
Он ничего мне не сказал, но это было не удивительно. Мы с Кассимом редко разговаривали. Мы шли на это только для того, чтобы сделать приятное нашей матери за обедом. Он был легкомысленным и невнимательным, и я ни в чём не мог на него положиться.
— Когда он возвращается?
— Думаю, поздно ночью или уже завтра.
Она срезала ещё несколько роз, пока не собрала целый букет. Затем она протянула его мне и улыбнулась.
— Может, стоит отнести их Отцу?
Я отвернулся от неё.
— Уверен, он будет рад узнать, что его наследница провела всё утро, срезая цветы.
Проходя через атриум, я начал уворачиваться от веток, которые выросли такими длинными, что лежали уже на полу и оплели фонтан, постоянное журчание которого доводило меня до безумия. Я поднялся по винтовой лестнице и направился в покои своего отца.
Король лежал в постели. Теперь он был печальной и немощной версией того, кем он когда-то был. Каждый его вдох был затруднен, руки иссохлись, глаза и щёки впали.
— Отец, — сказал я, входя.
Мать уже была рядом с ним и держала в руках кружку дымящегося чая, готовясь поднести её к его губам. Она не взглянула на меня, когда я вошёл.
— Сын.
Он начал приподниматься, но мать надавила рукой на его на грудь и покачала головой. Отец послушался её.