Дочь ведьмы

– Нет, ничего. Просто… замешкалась. Все, печень доступна, – заявила она, слегка отклоняясь назад, чтобы доктор Гиммел мог следить за ее действиями. А сама она могла поискать в уме ответ. Девушка подняла взгляд на Саймона, не в силах удержаться, надеясь увидеть на его добром, открытом лице подтверждение того, что он был тем, кого она любила, и не был способен на столь ужасные злодеяния. Он смотрел на нее и улыбался самой любящей, самой располагающей улыбкой. Один удар сердца, и Элайза поняла, когда прежде чувствовала тепло этой улыбки. Ей в голову пришла мысль. Саймон Гестред. Второго имени нет. Просто Саймон Гестред. Она с усилием переставляла буквы в уме, молясь о том, чтобы ошибиться, но продолжая с ужасающей уверенностью.

Г-И-Д… где Е? а последняя С? Да, все есть. Теперь понимаю. О нет. Нет! Как я могла быть настолько слепой?

От паники кровь стучала в барабанные перепонки, но спасения не было, от правды не скрыться. Имя «Саймон Гестред» было анаграммой «Гидеона Мастерса».

Оба! Грессети и Саймон. Они оба.

Она знала, что Саймон за ней наблюдает. Заметил ли он, как она взволнована? Мог ли понять, что она догадалась, кто он на самом деле? Чем больше она об этом думала, тем яснее все становилось. Грессети был уловкой, отвлекающим маневром. Гидеон наверняка знал, что Элайзе он не понравится. Создав кого-то, кого она могла возненавидеть, а потом и испугаться, он толкнул ее в объятия Саймона. Как она могла противиться его теплым чувствам, когда так боялась Грессети? И, разумеется, она отнеслась бы к Саймону не так подозрительно, если тревожилась бы по поводу неизвестно откуда взявшегося итальянца. Но что же Эбигейл? Она не могла являться его сестрой. Гидеон был сильным колдуном и месмеристом, он мог убедить несчастную в этом. Где он ее нашел? Какая-нибудь бедная, ничего не подозревающая девушка, оказавшаяся у него на пути как раз в удачный для него – и неудачный для нее – момент. Эбигейл явно не помнила никакой другой жизни. Кто знает, сколько горя вызвало ее исчезновение. Продолжала ли семья искать ее? И она, безусловно, была больна, это сомнений не вызывало. Даже сейчас Элайза видела, в каком плачевном состоянии ее печень. Удивительно, как Эбигейл прожила так долго. Элайза прикусила губу, веля себе действовать как врач и выбросить Саймона из головы. Выбросить из головы Гидеона.

– Что скажете? – Доктор Гиммел все еще стоял подле нее, поправляя на носу очки. – Что видите, доктор Хоксмит?

– Боюсь, ничего хорошего. – Элайза произнесла это громче, чем намеревалась: она слишком старалась, чтобы в ее голосе не прозвучали страх и смятение, владевшие ею.

Краем глаза она заметила, как Саймон изменил положение, подавшись вперед. При этом движении из его кармана выпали часы – и закачались на цепочке взад-вперед, взад-вперед. Элайза еще ниже склонилась над пациенткой.

– Опухоли нет. Удалять нечего. Здесь запущенный цирроз печени. Больше восьмидесяти процентов органа тяжело поражено.

– Вот как, – упавшим голосом отозвался доктор Гиммел. – Тогда поделать нечего.

Он отступил назад.

Вынести этого Элайза не могла. Она поверила, что одолела Гидеона, сразившись с Грессети, но Мэри Келли все равно умерла. Она думала, что с Саймоном наконец обрела любовь, но нашла лишь злейшего врага. Теперь ее мутило от воспоминаний о том, как она позволяла ему целовать себя и прикасаться к себе и как близка была к тому, чтобы отдаться полностью. Как она этого хотела. И вот ей суждено потерять Эбигейл. Бедную маленькую Эбигейл, которая невольно сыграла столь важную роль в сложной шараде Гидеона. Это было так несправедливо. Так нечестно. Словно ее принесли в жертву.

– Доктор Хоксмит, – Роланд склонился ближе, – пациент довольно давно под анестезией. Вы готовы завершить операцию?

– Да, – ответил за нее доктор Гиммел. – Нет смысла подвергать мисс Гестред дальнейшему истощению в ее и без того ослабленном состоянии. Дополнительная анестезия не потребуется.

«Нет. Я не позволю ей умереть. Не как Маргарет. Я могу ее спасти и спасу, какими бы ни были последствия».