Дочь Великого Петра

— А съездить ко двору все же надо… Не ровен час, как взглянется… Иш они ночные действа устраивать принялись.

— Что же, Алексей Григорьевич, может, этим нам пример подают… — весело сказала цесаревна.

— Дай-то Бог… Все Он, Всемогущий…

Елизавета Петровна при этих словах Разумовского молитвенно обратила свой взор на передний угол, где стоял большой киот с образами в богатых ризах, перед которыми горела неугасимая лампада.

— Шутки я шучу, Алексей Григорьевич, знаешь, чай, меня не первый год, а в душе при этих шутках кошки скребут, знаю тоже, какое дело и мы затеваем. Не себя жаль мне! Что я? Голову не снимут, разве в монастырь дальний сошлют, так мне помолиться и не грех будет… Вас всех жаль, что около меня грудью стоят, будет с вами то же, что с Алексеем Яковлевичем… А ведь он тебе тезка был.

Легкая судорога пробежала по красивому лицу Разумовского. Он не любил, когда цесаревна вспоминала о Шубине.

— О нас, цесаревна, не беспокойся… Нам зря болтать не доводилось, да и не доведется… — с горечью ответил он. — Так прикажи туалет твой подать и с Богом поезжай во дворец-то…

— И то, съездить надо… — Встала Елизавета Петровна, сделав вид, что не обратила внимания на колкость, отпущенную Разумовским по поводу болтливости Шубина.

— Поезжай, матушка, да поласковее будь с герцогским высочеством, она на ласку-то отзывчива.

— Знаю, уж ли не знаю, на ласку-то меня и взять, только не на притворную… Тяжело, а делать нечего… И зачем только я вам понадобилась…

— Не след так говорить дочери Петра Великого.

— Эх!.. — махнула рукой Елизавета и дернула за сонетку.

— Так я пойду, ноне кое-кого еще повидать надо…

— Иди, иди, Алексей Григорьевич.

— Замолви, царевна, коли случай подойдет, словечко за Якобину-то… Совсем, говорю, девка искручинилась.

— Да, да, непременно! Несчастная… — отвечала Елизавета Петровна, и при этом напоминании о фрейлине Менгден, жених которой был так внезапно арестован, снова перед ней восстала фигура красавца Шубина…

Алексей Григорьевич вышел.

X

Во французском посольстве

Прошло несколько месяцев после переворота, произведенного фельдмаршалом Минихом в пользу Анны Леопольдовны.

В кабинете тогдашнего французского посланника при русском дворе маркиза Жака Троти де ла Шетарди находились сам хозяин и придворный врач цесаревны Елизаветы Герман Лесток.

Маркиз де ла Шетарди был назначен представителем Франции при русском дворе всего около двух лет тому назад. Он был типом светского француза XVIII века. То офицер, то дипломат, но прежде всего придворный — он обращал на себя внимание везде, где ни появлялся. Страстно любящий общество, где, благодаря своему изяществу и галантности, он имел большой успех и насчитывал столько друзей, как и врагов, привлекая одних своей любезностью и личным обаянием и восстанавливая против себя других своим подвижным и вспыльчивым нравом.

Герман Лесток приехал в Россию в 1713 году, определился врачом при Екатерине Алексеевне и в 1718 году был сослан Петром в Казань. Со вступлением на престол Екатерины I он был возвращен из ссылки и определен врачом к цесаревне Елизавете Петровне, которой сумел понравиться своим веселым характером и французской любезностью.

Маркиз де ла Шетарди нервно ходил по кабинету, в то время как Лесток, видимо, с каким-то напускным спокойствием сидел в кресле.

— Итак, вы говорите, любезный Лесток, что положение вашей очаровательной пациентки становится день ото дня тяжелее и опаснее…

— Да, маркиз, она, видимо, сама не сознает этого и не жалуется, но нам, близким ей людям, все это слишком ясно… У цесаревны нет влиятельных друзей, мы — мелкие сошки — что можем сделать?..

— Отчего нет влиятельных друзей? Быть может, и найдутся… — с загадочной улыбкой заметил маркиз.

Лесток сделал вид, что не слыхал этого замечания, и продолжал:

— Цесаревна слишком доверчива, добра и жизнерадостна, чтобы предаваться опасениям, но нам, повторяю, подлинно известно, что гибель ее решена…

— Как? — остановил его маркиз.

— Там… — скорее, движением губ, нежели голосом, сказал Лесток.

— А… Ну, это посмотрим!.. — вдруг взволновался де ла Шетарди. — Гибель ее… гибель изящнейшей русской женщины нашего времени!..

Маркиз вспомнил впечатление, произведенное на него цесаревной в первое свидание. Он был положительно очарован ею. Совершенно другое впечатление произвела на него холодная, апатичная Анна Леопольдовна, к которой он отправился после визита к Елизавете Петровне. Он был принят ею и ее мужем так нелюбезно, что его самолюбие было этим задето и он решил тогда же отомстить за этот прием, если к тому представится случай. Он припоминал теперь, что после утонченности версальского двора и простоты, господствовавшей в Германии, русский двор, в царствование Анны Иоанновны, с его увеселениями, шутами, скоморохами, грубой безвкусной роскошью, поразил его.