Питер ушёл в ванную и через минуту вернулся — без парчового пиджака, но с двумя пластиковыми стаканчиками.
— Такие сойдут?
— Очень хорошо!
Джейн подождала, пока Питер выпьет свой стакан, и налила ему ещё. Она должна была задать ему один вопрос, хотя у неё все сжималось внутри при мысли об этом.
— Питер, ты правда девственник?
Ей все казалось, что тут какая-то страшная ошибка, что она чего-то не поняла.
Питер кивнул.
— То, что побывало в употреблении, не нужно Богине. — Он сделал долгий глоток. — Последнее время что-то тебя не видно.
— Мы с Гвен… поссорились. Я… я узнала, что ты ей служишь болеуловителем. — Её лицо напряглось, она побледнела и поспешно добавила: — Гвен мне ничего не говорила, я сама догадалась.
— Послушай, мне бы не хотелось, чтобы это пошло дальше.
Она дотронулась до его плеча.
— Ты ведь знаешь, что я не буду болтать.
Он посмотрел на неё, отвернулся, вяло кивнул.
Она налила ему снова.
— Питер, можно у тебя кое-что спросить? Я не знаю… то есть если тебе не… — Она покраснела. — Что, собственно, болеуловитель делает?
Питер резко повернулся и посмотрел на неё испуганно и загадочно — как лесной зверек. Несколько мгновений он молчал, а потом вдруг расхохотался, откинувшись на кровати. Он смеялся так долго, что Джейн стало не по себе. Наконец он успокоился и снова сел прямо. Теперь он держался легко и непринужденно.
— У тебя было так, что тебя кто-нибудь обидит, и тогда ты ударишь собаку, и тебе станет легче?
— Нет, никогда.
Питер кивнул:
— По правде сказать, со мной тоже такого не случалось. Но вообще-то это, говорят, обычная вещь. Вот примерно то же у Гвен со мной. Ей дали специальный нож для этого и брошюрку с нужными рунами. Но чаще она берет обычное бритвенное лезвие.
— Питер!
— Ну, понимаешь, без крови ведь не получится. Подожди, я тебе покажу шрамы.
Он начал снимать через голову рубашку. Руки плохо его слушались, и Джейн подошла, чтобы ему помочь. Она тоже слегка окосела, поэтому произошло некоторое замешательство. Наконец они со смехом стащили рубашку. Питер повернулся к ней спиной. Спина была вся изрезана и ряд за рядом покрыта знаками, сделанными острым лезвием, — настоящая книга боли. Недавние порезы ещё кровоточили, старые, зарубцевавшиеся, белели. Джейн узнала твердый и красивый почерк Гвен.
Не веря своим глазам, она прикоснулась к серебристому шраму. У Питера была горячая кожа. Кончиком пальца Джейн вела по рунам. Она не могла оторвать руки от этих знаков, от его спины…
— Питер, бедный!
Он стоял очень прямо и невидящими глазами смотрел на большой плакат с изображением Гвен, который висел на стене. Гвен смотрела на него с плаката насмешливо и загадочно.
— А знаешь, что хуже всего? Потому что это-то как раз ерунда — подумаешь, спина болит. Это разве боль! Хуже всего то, что я так хочу её! Я терпеть её не могу, но так хочу! Я её ненавижу! Меня блевать тянет, когда я о ней думаю. Это ненормально.
Джейн легонько коснулась губами его плеча. Он повернулся к ней, и вот они уже целовались. Питер обнял её, его руки блуждали у неё по спине. Джейн прижала его к себе и сунула ему руку за пояс. Но рука не пошла дальше пальцев — пояс был слишком тугой.
Сколько лишней одежды! Как она мешает! Они целовались и целовались, и никак не могли продвинуться дальше.
Наконец Джейн оторвалась от него и, серьезно взявшись за пояс, сумела его расстегнуть. Она спустила молнию. Отлетела какая-то пуговка. Питер тем временем расстегивал её блузку, возился с застежкой лифчика.
Она не могла поверить, что он так легко сдался.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Джейн должна была столько обдумать, столько сделать, что на само событие она как-то мало обратила внимания. Сначала было больно и неловко, потом стало чуть получше. Им обоим недоставало опыта. Джейн не сомневалась, что это должно происходить как-то не так — не так поспешно, не так неуклюже, более слаженно. Но на первый раз важен был сам факт, а потом, на досуге, они смогут это сделать более правильно.
Она не смогла бы сказать, сколько времени это продолжалось. Потом Питер задвигался быстрее, лицо его покраснело. Он слабо вскрикнул, как озерная птица в сумерках, и обессиленно упал на неё.
Джейн поняла, что дело сделано.
Питер перекатился на спину. Долгое, долгое мгновение он лежал неподвижно. Потом открыл глаза и улыбнулся ей:
— Ну вот, теперь мы вместе.
— Да, наверно.
Глаза у него были голубые, светлые-светлые, и такие красивые, что дух захватывало. Джейн тонула в его глазах. Питер снова обнял её, на этот раз просто из нежности, и приятнее этого не было ничего на свете. Великая радость наполнила Джейн, словно солнце взошло в ночи.
Она спросила:
— Ты не жалеешь?
Он покачал головой. Он был пьян — они оба были пьяны, — и глаза у него заметно косили, но искренность его была несомненна.