Доченька

Жители поселка уже знали, что Кюзенаки взяли девочку из приюта. В начале XX века женщин, родивших детей вне брака, общество подвергало таким гонениям, что многие предпочитали отказаться от ребенка, зачатого вследствие прелюбодеяния. Поэтому бытовало мнение, что ребенок из приюта — непременно незаконнорожденный.

На глазах у Мари Пьер подбежал к белобрысому и ударил его что есть силы.

Тот ответил ударом на удар, но на этом драка закончилась: багровый от гнева Жак поймал сына за шкирку и оттолкнул высокого мальчика.

— Стыд потеряли! Устроить драку перед церковью… Луизон, марш к родителям! А ты, Пьер, веди себя пристойно!

Во время мессы Мари то и дело поглядывала на мсье Кюзенака, сидевшего на передней скамье вместе с самыми уважаемыми жителями городка. Он был без шляпы и выглядел задумчивым.

И чем дольше девочка его рассматривала, тем более мудрым и спокойным он ей казался. Мари вдруг вспомнился вопрос, который он задал в приемной, во время их первой встречи: «Тебе хорошо живется у сестер? Тебе бы хотелось уехать из приюта и жить на природе?»

Был отчаянный момент, когда она решила, что этот нарядно одетый вежливый господин хочет ее удочерить… А оказалось, что он просто искал себе прислугу. Именно поэтому позже он прислал посмотреть на нее свою супругу. И та решила, что Мари им подойдет…

Однако девочку это умозаключение ничуть не огорчило. Она, конечно же, очень скучала по монахиням, которые ее вырастили, но жить на ферме ей очень нравилось. Она так и написала матери-настоятельнице. В приюте воспитаннице раннего возраста приучали к строгой дисциплине, поэтому Мари воспринимала происходящее как должное, ей и в голову не приходило выражать недовольство или пытаться изменить свою жизнь…

Кюре закончил проповедь призывом к пастве посвятить день Господу и не браться сегодня ни за какую работу.

Некоторые мужчины понурили головы, потому что прекрасно знали — после обеда им все равно придется выйти в поле и пахать или чинить ограду.

Остальные выглядели вполне довольными жизнью. Они точно знали, где проведут остаток дня — в бистро у Марселя… Было заранее условлено, что сегодня до самого ужина там играют в манилью [10].

Когда служба закончилась, прихожане неторопливо потянулись из церкви. Яркий дневной свет ослепил Мари. Пьер робко похлопал ее по плечу:

— Посмотри, вон племянник муссюра, Макарий. Он как раз заводит машину…

Пьер, пританцовывая от возбуждения, таращился на автомобиль. На противоположной стороне площади Мари увидела хорошо одетого юношу, который как раз садился в сверкающую машину.

— Это «Бразье» [11]его отца. Он может ехать со скоростью тридцать километров в час, и даже больше!

Мотор автомобиля, заводимый при помощи пусковой рукоятки, наполнил окрестности тревожным ревом.

В Обазине во время прогулок Мари доводилось видеть автомобили, поэтому она не удивилась. Куда любопытнее было взглянуть на этого Макария, «никчемного племянника муссюра» — Нанетт его иначе и не называла.

Юноша с улыбкой развалился на водительском месте под любопытными и встревоженными взглядами жителей Прессиньяка.

Мари вместе с остальными смотрела, как машина проезжает мимо, рыча и издавая негромкий металлический скрежет. На достославном Макарии был картуз в тон костюма. Юноша показался девочке худым и некрасивым — у него был желтоватый цвет лица и выступающий подбородок. Однако осанка у него была горделивая — в те времена и особенно в сельской местности автомобилем обладали единицы.

Нанетт завела разговор с тремя женщинами. Она не заметила, как к ней подошел мсье Кюзенак, и вздрогнула, услышав его негромкий голос:

— Самодовольный глупец! И мне придется терпеть его в своем доме до самой ночи!

Нанетт посмотрела на хозяина. Тот недовольно хмурил брови, думая о чем-то своем. Вдруг, словно очнувшись от сна, мсье Кюзенак посмотрел на Мари и сказал со странной интонацией:

— Ну что, Мари? Как твои дела?

— Хорошо, мсье!

— Ты ни в чем не нуждаешься?

— У меня все есть, мсье!

— Держи! Пойдите с Пьером к Марселю и купите себе конфет!

Мсье Кюзенак достал кошелек и протянул девочке несколько су. Мари замерла, не решаясь взять подарок. Тогда он развернул ее кулачок, вложил монеты и сжал пальчики. После этого, явно смущенный, он быстро пошел прочь.

Пьер все это видел и от злости искусал себе губы. Мари и в голову бы не пришло, что причина этому — банальная ревность. Радостная, она кинулась к нему с криком:

— Мне дали десять су или даже больше! Пьер, пожалуйста, сходи за конфетами вместо меня! Ты сам выберешь, ты умеешь говорить на патуа, ты…

Подошла Нанетт. Она наблюдала эту сцену и теперь подталкивала обоих детей к лавке Марселя Прессиго:

— Бегите! И мигом назад! Я оставила суп на плите…

Обратно на ферму они возвращались торопливым шагом. Нанетт с Жаком переговаривались на патуа, и, судя по тону, разговор был не из приятных. Девочка несла конфеты в пакете из промасленной бумаги. Пьер убежал вперед, в рощу, и Мари видела, что он что-то собирает с земли.

Вдруг со стороны Прессиньяка послышался громкий рокот. Шуму мотора вторил крикливый сигнал клаксона.