Доченька

Мари интуитивно почувствовала, что Адриан чем-то озабочен. Она высвободилась из его объятий и стала надевать плащ. Из комнаты в вестибюль вышла Нанетт и сказала охрипшим от волнения голосом:

— Не уходи, моя родная! Они тебя обидят! Останься со мной! Они изувечили моего сына! Я не переживу, если у меня отнимут еще и дочь!

— Нан, милая, не надо бояться! Побудь дома, а я сбегаю предупрежу монахинь. И сразу вернусь. Сегодня четверг, Камилла еще спит. Позаботься о ней. И проследи, чтобы до моего возвращения она не выходила из дома. Адриан, прошу, дождись меня! Представь, что может произойти, если Нанетт откроет им дверь…

— Ты права, дорогая. Поцелуй меня и иди!

Адриан прижал Мари к себе и посмотрел на нее долгим взглядом. Потом еще раз поцеловал и сказал шепотом:

— Я люблю тебя, Мари, люблю всей душой, не забывай это! Будь сильной!

Мари пересекла площадь с беззаботным видом, сохранить который ей стоило огромных усилий. Она ни разу не посмотрела на стоявшие поддеревьями грузовики и солдат. Командиры отдавали приказы на незнакомом грубом языке.

Наконец дверь приюта открылась, и она вошла. В святых стенах старинного аббатства она вздохнула свободнее. Сестра Юлианна тотчас же схватила ее за руку:

— Они уже здесь, верно? Моя дорогая крошка Мари, мне никогда не было так страшно! И нашим девочкам не слаще! Для вас у меня плохая новость: сестра Бландин исчезла, никому не сказав ни слова. Ее платье и покрывало я нашла сложенными на кровати.

Сердце Мари сжалось. Леони! Какое отчаянное решение созрело в ее голове? Как изменились ее намерения с началом войны? Ответ на эти вопросы ей не замедлила дать мать-настоятельница:

— Мне многое нужно вам сообщить, моя дорогая Мари. Сначала самое важное. Моя просьба вас, конечно, удивит, но я прошу не приходить к нам так часто, как вы привыкли. Мадемуазель Жанна и мадемуазель Соланж постоянно живут в приюте. Частое появление в приюте людей в мирской одежде может привлечь к нам ненужное внимание. Чтобы защитить всех, кто живет под этой крышей, я устанавливаю в приюте жесткую дисциплину. Отныне мы станем жить по законам женского монастыря, и, надеюсь, оккупанты не осмелятся осквернить своим присутствием священное место! Вы меня поняли?

— Да, я поняла, — с сожалением проговорила Мари.

— Ваша подруга Леони, в монашестве сестра Бландин, решила, что она нужнее в другом месте, — сказала мать-настоятельница и добавила тише: — Она ушла к партизанам. Они нуждаются в медицинской помощи. Не сердитесь на нее!

— Я совсем не сержусь, матушка, я ею восхищаюсь! И очень за нее переживаю.

Через три часа Мари неторопливым шагом вернулась домой. Немецкая дивизия покинула городок, но мясник шепнул ей на ухо, что вечером солдаты вернутся:

— Будьте осторожны, дорогая мадам Меснье! Хуже, чем нацисты и гестапо, — это полицейские, набранные из наших, таких же французов, как мы с вами! Вчера ко мне в гости заехал зять, он живет в Орлеане. Он рассказал страшные вещи! Некоторые сводят счеты со своими обидчиками посредством доносов! Прошу вас, будьте осторожны!

Она кивнула, стараясь скрыть беспокойство. Что знает отец Мари-Эллен? Отсутствие Поля могло показаться ему подозрительным. Люди вполне могли решить, что юноша участвует в движении Сопротивления…

Переступив порог, Мари сразу отметила, что в доме очень тихо. Первым делом она бросилась в комнату к Нанетт, чтобы ее успокоить. Свекровь сидела с вязанием в руках, по ее щекам текли слезы, которые она даже не пыталась вытирать. Камилла сидела рядом с ней на ковре с игрушками.

— Нан, милая, пока все хорошо, но нам нужно быть очень осторожными! Со всеми, даже с близкими друзьями! Ты понимаешь?

— Моя крошка! Разве мало нам было горя? И снова эта война! И первую-то еле пережили. А в те времена не приходилось, как теперь, бояться собственной тени!

Мари подошла к двери кабинета Адриана, постучала и, не дожидаясь ответа, вошла. Комната была пуста.

— Адриан?

Она прошла за ширму из матового стекла, за которой доктор держал медикаменты первой необходимости. Но мужа и там не оказалось. Она уже собралась было пойти наверх, в их спальню, когда взгляд ее упал на лежащий на дубовом столе конверт. На нем красивыми буквами с наклоном было написано ее имя.

О, как ей не хотелось брать в руки этот конверт, она бы предпочла никогда его не видеть! И все же…