Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь

Сомкнутые губы Северги поймали правду-воробья прежде, чем та успела выпорхнуть: затяжная болезнь на самом деле подошла к концу, и целительницей выступила Ждана. Но к чему Дамрад и Вуку было знать, что голова Северги лежала у неё на коленях, а под потолком плыла залитая солнцем подснежниковая поляна? Разве поймут они, что такое сидеть у огня и ловить каждый вздох той, чьи пальцы способны даровать и жизнь, и смерть? Они не знали, что существует на свете такая радость – держать руки на любимых плечах и вдыхать запах кожи и волос, разгорячённых у печного пламени. Дамрад не видела настоящего солнца, её глазам было не под силу впитать его животворную мощь, а Вук… Вук посмел поднять руку на повелительницу всех подснежников на земле и должен был за это поплатиться.

Несколько тягучих тёмных капель запятнали скатерть. Проведя пальцами под носом, Северга усмехнулась. Что такое кровь? Это жизнь, которая струилась по усталым жилам и уже рвалась наружу, прочь из тела.

– Вук… У меня пальцы одеревенели, плохо слушаются, – прохрипела она, намекая на свою искалеченную руку. – В моём рукаве есть платок, достань его и вытри мне лицо, будь так любезен, зятюшка.

– Изволь, дорогая тёща. – С усмешкой Вук нагнулся вперёд, забрался когтистыми пальцами в рукав Северги и выудил оттуда комочек ткани, на котором дышал вышитый цветок с чёрными, как звёздное небо, лепестками.

Блюдо с мясом грохнулось на пол: шарахнувшись в сторону, Вук смахнул его локтем. Платок дрожал в его руке, а из складок льняной ткани поднималась головка чёрной кувшинки, покачиваясь и приветственно кивая.

– Есть мера прощаемых деяний, и ты её превысил, мой любезный родич, – сказала Северга, обнажая клыки в улыбке. – Суждено тебе умереть от родной крови, да будет по слову моему. Всю отдачу, какая может аукнуться пославшему тебе сие проклятие, я беру на себя.

Лепестки осыпались на скатерть, превращаясь в пепел. На лице Вука вздулись жилы, а глаза, бешено сверкая, вылезли из орбит. Платок упал на стол, но цветок остался в руке оборотня и блестящей маслянисто-чёрной плёнкой окутал его пальцы. Дамрад вскочила со своего места.

– Сестра, что это значит? – резко щёлкнул кнут её властно-требовательного голоса.

Торжественно-спокойное молчание улыбающихся губ навьи было ей ответом. Вук с рёвом тряс рукой, пытаясь вытереть её о край скатерти, но чёрная плёнка впиталась в кожу, покрыв кисть сеточкой сиреневых жилок. Пальцы костляво скрючились, суставы набухли, когти почернели.

– Будь ты проклята, Северга! – взвыл он, здоровой рукой выхватывая меч из ножен.

– А вот и отдача, – улыбнулась навья. – Принимаю и обезвреживаю.

«Прошу тебя, только не вступай с ним в поединок! Просто отдай ему платок и спасайся! – Руки Жданы легли на плечи навьи, робко и умоляюще поглаживая холодные пластинки доспехов. – Пообещай мне, что ты так и сделаешь!»

«Я постараюсь, княгиня».

Дыхание тающего весеннего снега окутало их вихрем белых лепестков. Северга склонилась к губам Жданы и бережно, просительно-ласково прильнула к ним своими. Ждана не оттолкнула навью, не отпрянула; её глаза сперва широко распахнулись, будто в спину ей вонзилась стрела, а потом ресницы задрожали и сомкнулись, губы податливо раскрылись.

«Я люблю тебя, Ждана. Будь счастлива».

Пальцы Жданы вцепились в поражённую иглой руку Северги, а в глазах расплескалось янтарное море мольбы.

«Обещай, что выживешь», – шевельнулись её губы.

«Ты уже подарила мне бессмертие». – С улыбкой навья отступила, и их руки разъединились.

Шаг в проход – и радужные переливы искривлённого пространства окутали Севергу. Позади осталась скрипящая дверца избушки, покачивающаяся на петлях, треск огня в печке и зябко закутавшаяся в опашень Ждана с тенью тревоги в печальных глазах.

Лёгкая улыбка приподняла уголки губ Северги, глаза спокойно закрылись. Клинок свистнул в воздухе, но за один миг до того, как он коснулся её шеи, осколок иглы достиг сердца навьи, и оно, отбив последний удар, встало.