Догма

– Знаете, Нил, на самом деле все будет не так, как вы думаете, – произнес я таким же спокойным и ровным голосом, как у него. – Руки у нас связаны, как и ноги, но вы бы могли облегчить нашу участь, если бы принесли какой-нибудь нож и положили его хотя бы в центре комнаты. Чтобы после того, как вы упадаете мертвым на пол, я не надрывал горло криком, не искал этот самый нож, осколок стекла или что-то острое, ползая по полу, как пиявка. В общем, я был бы вам очень признателен, если бы вы позаботились о ноже.

– Что за вздор? – засмеялся Писатель. – Я упаду мертвым, вы серьезно?

– Серьезнее некуда, Нил. Можете мне не верить, но в качестве своего уважения ко мне, пожалуйста, принесите нож и положите здесь. Все равно пока вы живы, пока вы в этой комнате, а уходить никуда и не нужно, мы ничего не сможем сделать.

– Хм…

Похоже, ему стало любопытно. А вдруг напоследок его порадуют какой-нибудь забавной мизансценой? Он достал из кармана маленький клинок, взглянул на меня и Марка, а затем положил его себе под ноги.

– Какие еще странные вещи взбредут вам в голову, сержант?

Марк теперь смотрел на меня, смотрел недоверчивым, испытывающим взглядом. Я хорошо знал Марка, и этот его взгляд значил: «Что же ты задумал, говнюк?»

– Никакие, благодарю. Кстати, мясника Тони не встречали?

– Нет. Думаю, что и не встречу. Он, наверное, через леса побежал в Сантьяго. Тридцать километров без остановки и привала, когда за тобой идут по пятам, – это сильно. Красавец, Тони.

– А знаете, Нил, я недавно познакомился с одной женщиной. Она много лет работала в психиатрической лечебнице врачом. Услуга за услугу – я ей однажды помог, она помогла мне. Чем же она мне могла помочь, спросите вы. Я недавно позвонил ей и спросил про типы людей. Про маньяков, про склад их мышления, спросил об их травмах – детских, взрослых. Мне важно было понять, зачем мужчине разрывать слабую женщину на сотни маленьких частей, проводить часы за этим занятием. Это должно приносить удовольствие…

Писатель внимательно меня слушал, доминирующая улыбка по-прежнему играла на его лице.

– Вот вы говорите, что все это делали от скуки, верно? Но почему же тогда не разрубили на части пьяницу этой ночью? Зачем вонзили клинок ему в горло? Зачем принесли нож сюда, в эту комнату, если хотите забить моего напарника, как свинью?

– Что за чушь?

– Я спросил у этой женщины: «Какими комплексами обладает человек, который совершает подобное?» В числе прочего я услышал, что если это делает мужчина, то он, вероятно, не может правильно расходовать свою сексуальную энергию. Иначе говоря, не получает удовольствия от секса. Еще проще – он импотент.

Лицо Писателя немного напряглось, но он ничего не сказал.

– И вот я сейчас подумал. Неужели и вправду можно просто так убивать женщин, разрывать их на части, как волки рвут на части косуль? Но вы же, Нил, не волк, значит… разрывая тех женщин, которые восхищались вашими книгами, которые смотрели на вас с восторгом, вы попросту их трахали. Потому что по-другому вы этого сделать не могли. Целыми часами. Снова и снова! Потому что ты, мразь, – инвалид! Я видел глаза дьявола! А глаза такого никчемного импотента не представляют для меня интереса.

Бертон снова улыбнулся, только на сей раз поднял нож и подошел на два шага ближе. Он посмотрел на меня, на Марка, а затем уверенным быстрым шагом направился в мою сторону.

Я последний раз взглянул ему в глаза. А затем клинок упал. Спустя долю секунды упал и он.

Марк пялился на труп Писателя и… ничего не понимал. Я же смотрел в пол и мечтал, чтобы этот день наступил немного позже. Хотя он уже наступил… Я не хотел глядеть на Марка, не был готов еще исповедоваться перед ним. Поэтому я просто закрыл глаза и, как червяк, пополз в сторону клинка.

Что будет теперь со мной после того, как ты все увидел? Разойдутся ли наши пути, Марк?