Догнать любовь

Быстров с интересом и каким-то облегчением посмотрел на нее.

– Да, да, проще надо быть. Секс хороший – это вещь. Но это – просто секс.

Когда Быстров вошел в дом, Алина усмехнулась: «Так я тебе и сказала все. Нет, родной. Мы не просто так встретились. Теперь я смогу за тебя побороться. Но ты думай, что все просто и незатейливо!»

До Граубаха она домчала мигом. Она неслась по автобану, а сердце у нее пело. В голове роились планы, мелькали картинки прекрасного будущего. И только вид Эрика, который вышел к калитке встречать ее, несколько ее отрезвил.

– Ну, что там велосипеды?! – невпопад спросила она и подумала, что Эрик пользуется очень невыразительным одеколоном. «В отличие от Быстрова», – отметила она.

Если влюбленная женщина вздумает завоевать мужчину, за ценой она не постоит. В ход пойдут не только классические уловки охотницы – платья, сумочки и брошки, но и компромиссы. И нет ничего страшнее и опаснее женщины, готовой поступаться еще недавно устойчивыми принципами.

Убеждения бледнеют, становятся размытыми, обещания забываются, важные фигуры теряют значимость. И чем больше влюбленная женщина жертвует пешками, которые еще вчера были королями и ферзями, тем неоплатней долг того, ради которого она на это идет. И не надо думать, что это происходит спонтанно, импульсивно или необдуманно. Не надо обманываться, будто не ведется эта страшненькая и мелкая бухгалтерия, которая потом выразится в словах: «Я ради тебя предала…» Нет. Калькулятор отщелкивает циферки пожертвований.

Алина Новгородцева стала молчаливой. Она и раньше-то не баловала Эрика длинными беседами, а сейчас и вовсе замкнулась.

– Что такое? Мама? Неприятности? Самочувствие? – как-то не выдержал муж.

Глаза Эрика смотрели внимательно, и не было в них обычной веселости. Алина испугалась – она сама, из-за своего эгоизма потеряет то, за что кропотливо ведет борьбу.

– Да что ты, – воскликнула Новгоролцева, – Эрик, все хорошо. Только… Только меня волнует наш новый магазин. Я даже спать перестала.

Спать она действительно перестала, но причиной этого был Быстров и отношения с ним. Новгородцева пыталась понять, как повести себя, чтобы не напугать его своей настойчивостью, но и не дать ему уйти. Она знала эту его манеру замкнуться, сделаться ехидным, злым, насмешливым. Понимала, что спасует перед таким обращением. Не выдержит, ответит колкостью. И тогда все… Но Алина не могла потерять Быстрова – ни сейчас, ни вообще. Она не думала о будущем, не загадывала дальше, чем на два дня вперед. Она жила здесь и сейчас, потому что могла быть уверенной только в коротком сроке их отношений.

Новгородцева звонила ему раз в неделю. Помнится, она ему сказала:

– Я только сейчас поняла, как тоскую по своим.

– По своим? – не понял Быстров.

– Ну, по тем, кого я знала, по тем, кто знал меня. Для здешних, людей милых и добрых, я чужая. Они не видели, как я росла, не знали моих родителей. Понимаешь, Саша, только сейчас я поняла, что ностальгия – это тяжело. Поэтому я так рада, что ты оказался здесь. Что мы можем встречаться.

Последнее предложение было сказано уверенно – не откажет же он той, с кем учился, кого знал много лет. Ведь это некрасиво – отвернуться от человека, который тоскует на чужбине. А Алина уж постаралась эту тоску (впрочем, выдуманную) продемонстрировать.

В доме, в общении с Эриком Новгородцеву кидало в крайности. То она была молчалива, сосредоточена, почти не отвечала вопросы. Это происходило с ней в те моменты, когда она ждала звонка Быстрова. Если они договаривались, что он позвонит в двенадцать часов, то уже в одиннадцать она была сосредоточена на часах и телефоне. Если Быстров не звонил, ее накрывала ярость. Эрик уже несколько раз попадал ей под горячую руку.

– Я не могу знать все! Давай ты тоже что-то будешь решать! Это же наше общее дело! – кричала она ему на невинный вопрос «Куда ставить диванчик для покупателей?». Эрик так неожиданно тихо отреагировал на эти ее выходки, что Новгородцева с презрением подумала: «А Быстров бы мне по морде съездил за такое!» И, что совершенно неудивительно, зауважала она Быстрова, а не доброго и мягкого Эрика.

Второй крайностью, в которую впадала Алина, была приторная ласковость. Она случалась сразу после звонка Быстрова, после разговора с ним, а в дальнейшем после встреч с ним. В эти мгновения Алина менялась в лице. Улыбка сияла, глаза добрели, руки норовили обнять мужа.

– Давай я тебе налью холодного пива?

– А может, картошку приготовить?

– Посиди, отдохни, я все сделаю сама.

Забота и ласка обрушивалась на Эрика. И этого проявления чувств он тоже пугался. Как Алина ни старалась, муж держался настороже. «Господи, да что ж ты такой боязливый, – думала она про себя и тут же отвечала на свой вопрос: – Чутье, не иначе». Нет, это было не чутье. Просто Эрик за годы жизни с Алиной привык к простым, ровным отношениям. Он старался приноровиться, но получалось у него это плохо.