Догнать ветер

Что касаемо осины… Честное это дерево. Из почтения или ещё почему, пропустив вперёд себя свиток берёзовой коры к печи, ярко и яро горит осина. Не пускает пыль в глаза, не искрит понапрасну. Перед её прямотой пасуют сажа с копотью, а аромат… Жильё, окутанное духом тающей в огне осины, куда как лучше защищён от дурных мыслей и от дурного глаза. Только вот ненадолго достанет её горячности, и вскоре в печи ни дров, ни золы, – как и не было ничего.

Зима. Дома в ряд, у каждого – дым из печной трубы. Кто чем топит. У кого уголь, у кого дрова, кто дубовыми, а иной не побрезгает и осиной. Со стороны-то оно всё похоже одно на другое, дым как дым, а на деле…

Собака и муравей

Третий день, всё свободное от забот о хозяевах время собака лежала у порога комнаты, где с незапамятных времён обитала печь. Истопник, который находился при ней, выполнял роль нянюшки. Печь часто открывала ненаедное18 ртище, давая понять, что снова голодна, и работник скармливал ей очередную порцию поленьев, после чего печь сыто гулила19, облизывая тёмные горячие губы острым язычком пламени, а собака… Ей словно бы не было никакого дела ни до жара, ни до довольного гула печи, собаку интересовало нечто другое.

С оттаявших дров, вместе с водой и занозистым сором, на пол комнаты попадали насекомые. Иногда это были мухи, встревоженные пробуждением ото сна раньше нужного часу, реже – солидные жуки, но чаще всего на полу, путаясь под ногами истопника, оказывались муравьи. Жуки, рассудив, что «всё к лучшему», устраивались под плинтусом подальше от печи, мухи, пугая хозяев жилища20, принимались зудеть, словно от зубной боли и бестолково биться лбом об оконное стекло, а муравьи, – те казались беспомощнее прочих.

Лишённые привычного братского плеча подле, они потерянно суетились, и, не разобравшись, что к чему, бежали прямо к огню. Чаще всего муравьи погибали, не добравшись до печи, зажатые между половицей и истёртой подошвой истопника, разбитой грузной ходьбой, но иногда об их бесславной кончине оповещал тихий сухой треск, – вблизи огня муравьи лопались, подобно семенам подсолнуха. Сие трагическое событие, запоздало взывая к состраданию, исторгало из собачьего нутра явственный горестный вздох, причин которого не было заметно ни истопнику, ни хозяевам. Собака жила в тепле, всегда была сыта и ни своим детям, ни ребятишкам частых в дому гостей не позволялось обижать её.

В очередной раз заслышав вздох собаки, хозяйка спросила супруга, не знает ли он, случаем, причин тоски её любимицы, на что хозяин, с доброй улыбкой, ответствовал:

– Да кто ж вас, дам-с, поймёт, когда у вас отчего! – И ласково ущипнув супругу за подбородок, заперся в кабинете.

Тем временем, собака покинула свой пост и, запрыгнув на сундук, который был отдан в полное её распоряжение и назначен опочивальней, повозилась немного, да затихла. Обеспокоенная состоянием собаки, хозяйка подошла к сундуку, дабы проверить, так ли холоден и влажен у неё нос, как это бывает обыкновенно. Собака лежала, положив голову на вытянутые вперёд лапы и что-то сосредоточенно рассматривала перед собой. Приветствуя хозяйку, она вильнула хвостом, но головы не подняла. Приглядевшись получше, хозяйка заметила муравья, который то ли путался в нитях коврика, коим был застелен сундук, то ли утирался ими, – без пенсне под рукой она не разобрала. Но так как состояние носа собаки не выдавало в ней какого-либо нездоровья, хозяйка, погладив любимицу, отправилась по своим делам. Собака же продолжила своё занятие, и лежала, едва заметно подняв вверх уголки чёрных губ, так, что это было похоже на некое подобие улыбки. Ей удалось выловить муравья из лужицы талой воды, не повредив ему, и теперь она глядела на него не свысока, не как на зряшную букашку, но словно на ровню, вызволенную из беды.

Спустя четверть часа, когда муравей достаточно пришёл в себя и приободрился, собака всё так же аккуратно поддела его передними зубами и перенесла с коврика в один из хозяйских горшков с бальзамином, после чего вновь улеглась на пороге комнаты, которую облюбовала печь. Муравью непременно требовался товарищ, и собака вознамерилась добыть его, во что бы то ни стало.

Зима предстояла долгая, и, судя по прожорливости печи, с немалым числом дров впереди и муравьями, что прибудут на них верхом.

Прогулка

Неким зимним утром, я ступал по следам оленя, обрушивая на ровные их отпечатки где-то глубоко под снегом, у земли, чуть ли не аршин21 мерзлого снега. Метель таяла на щеках, а я шёл, вовсе не желая настичь зверя, но лишь пользуясь его сноровкой выбирать короткий путь промежду расставленных чаш оврагов, доверху наполненных стылой снеговой крупой. А черпать её сапогами, будто бы ложкой, мне не желалось никак.

Рискуя потерять равновесие и упасть, я часто поднимал взгляд от тропы, дабы рассмотреть, что делается вокруг.