Дохлая луна

Секунда нетерпеливо топнула сердцем, и у меня изоРта выскочили хищных аэропланов стада.Спутайте рельсовыми канатами белесоватые капризы,Чтобы вечность стала однобока и всегда.Чешу душу раскаяньем, глупое небо я вниз тяну,А ветер хлестко дает мне по уху.Позвольте проглотить, как устрицу, истину,Взломанную, пищащую, мне — озверевшему олуху!

Столкнулись в сердце две женщины трамваями,С грохотом терпким перепутались в кровь,А когда испуг и переполох оттаяли,Из обломков, как рот без лица, завизжала любовь.А я от любви оставил только корешок,А остальное не то выбросил, не то сжег,Отчего вы не понимаете! Жизнь варит мои поступкиВ котлах для асфальта, и проходят минуты парой.Будоражат жижицу, намазывают на уступы и на уступки,

На маленькие уступы лопатой разжевывают по тротуару.Я всё сочиняю, со мной не было ничего,И минуты — такие послушные и робкие подростки!Это я сам, акробат сердца своего,Вскарабкался на рухающие подмостки.Шатайтесь, шатучие, шаткие шапки!Толпите шаги, шевелите прокисший стон!Это жизнь сует меня в безмолвие папки,

А я из последних сил ползу сквозь картон.

«Это Вы привязали мою голую душу…»

Это Вы привязали мою голую душу к дымовымХвостам фыркающих, озверевших, диких моторов.И пустили ее волочиться по падучим мостовым,А из нее брызнула кровь черная, как торф.Всплескивались скелеты лифта, кричали дверные адажио,Исступленно переламывались колокольни, и надЭтим каменным галопом железобетонные стоэтажия

Вскидывали к крышам свой водосточный канат.А душа волочилась и, как пилюли, глотало небо седоеЗвезды, и чавкали его исполосованные молниями губы,А сторожа и дворники грязною метлоюЧистили душе моей ржавые зубы.Стоглазье трамвайное хохотало над прыткою пыткою,И душа по булыжникам раздробила голову свою,И кровавыми нитками было вытканоМое меткое имя по снеговому шитью.

«Прямо в небо качнул я вскрик свой…»