Читаем Доктор Боб и славные ветераны полностью

Нельзя также сказать, что у доктора Боба не было своих злопыхателей. «Его и любили и не любили, — говорит один АА–евец. — Одни считали, что он недостаточно признавал заслуги Генриетты Сейберлинг, или Оксфордской группы; другие — что он был слишком консервативен и слишком строг — и что стоит вам прийти к нему, как он начинает читать вам наставления, и так оно и было. А если вы хотели его видеть, вы должны были прийти к нему».

«Он не разыгрывал из себя политика, — говорит Эд Б. — Это обидело бы одну группировку, или другую. Был у нас один парень, Сэм С., с которым вечно были проблемы. Он организовал свою собственную группу и попросил доктора Боба выступить на ее открытии. Мы послали Эда М., чтобы он попросил доктора Боба не ездить туда. Я не знаю, что Боб ему сказал точно, но это было что-то вроде: “Эти люди организуют группу, чтобы помочь другим алкоголикам. Меня попросили туда поехать, и я поеду. Я еду туда не из-за Сэма. Я еду туда ради людей, которые там находятся”.

И он никогда не слушал сплетни, — рассказывает Эд. — Некоторые приходили, чтобы рассказать их, и я помню, как он говорил им: “Прежде чем вы скажете что-нибудь об этом человеке, вы должны привести его сюда вместе с вами”. Он прекращал все это очень быстро».

Доктор Боб был самым терпимым человеком среди всех, кого я знал, и я не верю, что он относился враждебно к кому-нибудь, — говорит Лэвелл К. — Он всегда был очень скор на похвалу и никогда не спешил с осуждением. Он всегда мог найти какое-нибудь возможное оправдание для чьего-либо неподобающего поступка».

Генриетта Д. (жена АА–евца номер три) вспоминает, как доктор Боб говорил: «Если спикер не говорит в точности того, что, по вашему мнению, ему следовало бы сказать, не критикуйте его. Может быть, он говорит именно то, что хочет услышать какой-то человек в заднем ряду».

Но «мы все не святые». Временами доктор Боб мог быть упрямым или догматичным, и имел склонность поспорить по тому или другому поводу. «Должен вам сказать, он был довольно упрямым парнем, — говорит Джон Р. — Если у вас обоих было какое-то мнение, и он думал об этом по–своему, вы были совершенно неправы, а он прав».

Тот факт, что доктор Боб был «неподатливым» и мог выражать свои мысли грубовато и прямо, и иногда представлял программу АА по принципу «принимайте все как есть или уходите» — вероятно сыграло немалую роль в создании впечатления нетерпимости и упрямства. В действительности, он всегда был не только открыт для новых идей, но был готов к изменениям и имел ненасытное любопытство.

Терпимость нелегко давалась доктору Бобу. «Я слышал, как он говорил, что ему очень трудно быть терпимым, — говорит Смитти, — что это не было свойственно его характеру и требовало больших усилий. Он унаследовал терпимость от мамы, и ему пришлось над этим очень много работать».

Как говорил об этом сам доктор Боб: «Еще одна вещь, которая оказалась для меня очень трудной (и, возможно, в этом я до сих пор не на высоте), это вопрос терпимости. Мы все имеем склонность к узости мышления, и склонность преизрядную. Это является одной из причин, по которой людям так трудно дается духовное учение. Они не хотят

слишком много знать о нем по разным личным причинам, например, из опасения показаться слабыми. Но крайне важно понимать, чтобы мы-таки обретаем терпимость к мнению других людей. Я думаю, что сейчас у меня больше терпимости, чем было раньше, но все же еще недостаточно. Если чье-то мнение не совпадает с моим, я готов сделать довольно едкое замечание. Я делал это много раз, к моему большому сожалению. А затем, спустя какое-то время я обнаруживал, что этот человек знал о предмете разговора гораздо больше, чем я. И было бы бесконечно лучше, если бы я держал свой большой рот на замке».

В июльском номере журнала Грейпвайн за 1944 год доктор Боб писал о терпимости:

«Терпимость проявляется разными способами: в доброте и заботе по отношению к мужчине или женщине, делающим свои первые шаги на духовном пути; в понимании тех, кому в получении образования посчастливилось меньше, чем вам; и в симпатии к тем, чьи религиозные взгляды кажутся вам сильно отличающимися от ваших.

В связи с этим, — продолжает он, — мне представляется картина ступицы колеса с радиально отходящими спицами. Мы все начинаем с внешней окружности и добираемся до пункта назначения по одной из многих дорог. Говорить, что одна спица лучше всех остальных, будет верным только в том смысле, что она лучше приспособлена для вас лично. Человеческая природа такова, что без некоторого уровня терпимости каждый из нас, может быть, склонен поверить в то, что именно он нашел самую лучшую, или, возможно, самую короткую спицу. Без некоторой терпимости мы рискуем стать несколько ограниченными и высокомерными — что, конечно же, не может помочь человеку, которому мы пытаемся помочь, и может оказаться болезненным и оскорбительным для других. Никто из нас не стремится сделать что-либо, что может испугать и оттолкнуть другого — и снисходительное отношение может сильно замедлить этот процесс.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное