Доктор Черный

Впереди и немножко внизу кивает клювом «Фарман» толстяка Бонно. Отсюда кажется, что аппарат ползает по земле, прижимаясь к ней передним рулём при уклонах. На самом деле он на высоте восьмидесяти — ста метров.

Надо убираться с дороги. Если случайно Бонно очутится по прямой над его «Блерио», в конусе воздуха, со страшной силой отбрасываемого его винтом, аппарат толстяка полетит вниз, как подстреленная птица, а его, Беляева, товарищи исключат из своей среды, и жюри откажется пустить его на аэродром.

Беляев снова выключил мотор, «упал» на полсотни метров и сбоку на одной высоте и на приличном расстоянии обогнал Бонно.

Он решил не подниматься выше. Теперь тихо. А тот лёгонький вечерний ветерок, набегающий с Ганга, который оттолкнул его давеча от трибун, вырывается на аэродром с силой в одном только месте, вон там, где открывает свой чёрный беззубый рот тесный переулок между пятиэтажными домами.

«Буду держаться на этой высоте. Пускай теперь мне уступают дорогу…»

Он снова покосился в сторону приближавшихся трибун, подставляя левую щёку освежающей струе, отбрасываемой винтом.

Вдруг он вздрогнул… Вздрогнул сначала не от страха, а от изумления и неожиданности. Вздрогнул так сильно, что левая нога на минуту упустила педаль.

«Фу, чёрт! Какая дикость мерещится!»

Ему показалось, будто из-за низкого гребня, разделяющего его место от места пассажира, никем не занятого теперь, на него смотрят снизу чьи-то острые, маленькие, как бисер, глаза.

«Это всё от усталости. Баста!.. Завтра целый день отдыхаю! Ну их совсем и с призами. Здоровье дороже… До галлюцинаций долетал!»

Сам улыбаясь своей мнительности, он ещё раз покосился через плечо на пустое кожаное кресло рядом и… на минуту потерял способность дышать и двигаться…

Маленькие, острые глазки смотрели на него по-прежнему с того же места.

Не выпуская руля из рук, он подвинулся к борту и с ужасом снова заглянул в соседнее кресло.

Сомнения не было…

Следуя гибким телом за всеми углублениями кожаной стёганой подушки, вытянувшись и беспокойно шевеля кончиком хвоста, в кресле лежала небольшая змея… Совсем небольшая, скорее походившая на маленькую ящерицу…

Беляеву сразу бросилась в глаза необыкновенная яркость её чешуи. Змейка, должно быть, не далее как две-три недели тому назад вылупилась из яйца… Она не высовывала языка, и её плотно сомкнутые губы производили странное и жуткое впечатление чего-то затаённого, замкнутого.

Мельчайшие подробности сразу как ножом врезались в мозг Беляева. Он ясно и незабываемо увидел темноватый ремень по сдавленной с боков спине пресмыкающегося, более светлые и более широкие полукольца панциря на её животе, даже чуть заметную сдавленность туловища в том месте, где оно переходило в хвост. Маленькая головка змеи вся покрыта была правильно разграфленными, тускло поблёскивавшими, словно лакированными щитками.

Беляев судорожно двинул ногою, отыскивая педаль. Змея почувствовала движение и, чуть свесив с кресла переднюю часть туловища, раздула небольшой капюшон с особенно ярко выступившим рисунком «очков».

«Кобра! Молодая кобра!» — молнией промелькнуло в голове Беляева, и в ту же минуту перед глазами его выплыло, словно в рамке, бледное лицо Дины с ярко горящими, любящими глазами.

Что делать? У него нет оружия… Да и разве этим поможешь здесь на ходу, когда ни на минуту нельзя оторвать рук от руля. И так аппарат, словно ему передался испуг хозяина, начал рыскать и тревожно поклёвывать носом.

Нет! Единственное спасение планировать. А если она укусит прежде, чем достигнешь земли? Или когда начнёшь вылезать?..

Всё равно конец один. Не век же оставаться с ней в воздухе. Да! Только не смотреть на неё, на эту гадину… Выключить мотор, достигнуть земли, авось удастся сесть сразу, без взлёта… А там махнуть прыжком через борт! Да. Единственный выход… Как раз сейчас никого нет на старте… слава Богу!

Прижавшись вплотную к левому борту всем правым боком, от щеки до мизинца ноги ощущая противное, холодящее брезгливое чувство, впившись в маховичок руля, Беляев мерил глазами расстояние.

Бурый плот взрыхленной земли стартовой дорожки поднимался спереди, снизу… Господи, благослови! Беляев выключил мотор и с ужасом в ту же минуту подумал: «А ну как её раздражит свист останавливающегося винта… Эта гадость слушается свиста, кажется… Что она делает теперь?.. Нет, не смотреть… Не надо смотреть!»

Он мягко мазнул колёсами аппарата землю, еле-еле коснувшись, взмыл чуточку кверху, двинул рулём и, не давая мягко приседавшему на рессорах аппарату окончательно остановиться, припомнив все свои гимнастические познания, которыми славился в школе, оперевшись на руль, как на ребро параллельных брусьев, страшным напряжением мускулов выбросил ноги из сиденья вверх через борт…

И в тот же момент его мозг пронизала страшная мысль. Он забыл про стальные тяжи — они не пустят его!..

Он запутался в стальной проволоке левой ногой, потерял, в силу инерции, точку опоры руля и с коротким криком, жалобно прозвучавшим в его собственных ушах, сунулся обеми руками прямо в страшное кресло.

«Погиб!» — молнией блеснуло у него в голове.