Доктор и душа: Логотерапия и экзистенциальный анализ

Лишь тот, кто этого не видит или забывает об этом, способен отстаивать право на эвтаназию, но кто помнит о достоинстве, о непреложном достоинстве каждого человека, испытывает также безусловное почтение к личности, в том числе к личности больного человека, и неизлечимо больного тоже, и даже неизлечимо «духовно» больного. На самом деле «духовных» болезней не существует, ведь «дух», то есть сама духовная личность, не может заболеть, она присутствует в человеке и скрытая психозом, даже если и взгляд психиатра ее едва различает. Я сформулировал однажды кредо психиатрии, веру в то, что духовная личность продолжает существовать и «за» проступившей симптоматикой психического заболевания. Будь это не так, утверждал я, бессмысленны были бы и усилия врача привести психофизический организм в порядок, «починить» его. Разумеется, тот, кто видит перед собой только организм, а не скрывающуюся в нем личность, тот с готовностью приговорит этот сломавшийся, лишенный практического назначения организм к эвтаназии, ведь о достоинстве человека, не зависящем от практической пользы, для такого судьи и речи не идет. Если врач рассуждает таким образом, то он – médecin technicien; но этот тип врача, этот

médicin technicien, обнаруживает своим подходом, что больной человек для него – homme-machine

[68].

Итак, болезнь затрагивает только психофизический организм, но не духовную личность – и это относится также к лечению. Следует особо подчеркнуть это применительно к лейкотомии. Скальпель нейрохирурга или психохирурга, как его именуют ныне, не может затронуть духовную личность. Лейкотомия может решить (к добру или худу) лишь одну задачу: повлиять на те психофизические условия, в которых находится духовная личность, и эта операция считается показанной лишь в том случае, когда в результате эти условия должны заметно улучшиться. Показания к хирургическому вмешательству определяются в конечном счете сопоставлением меньшего и большего зла: всякий раз приходится взвешивать, окажутся ли неблагоприятные последствия операции меньше тех, которые влечет за собой сама болезнь: если риск существенно меньше, тогда, и только тогда оправданно такое вмешательство. К этому в конечном счете сводится вся медицина, к той безусловной необходимости чем-то жертвовать, соглашаться на меньшее зло, выкупать такой ценой условия, в которых личность, уже не стесненная и не ограниченная психозом, сможет вырасти и осуществиться.

Одна наша пациентка страдала от тяжелейшего невроза навязчивых состояний и на протяжении ряда лет лечилась не только у психоаналитиков и у специалистов по индивидуальной психологии, но также инъекциями инсулина и кардиазола и электрошоком, но безрезультатно{134}

. После напрасных попыток добиться каких-то перемен с помощью психотерапии мы согласились, наконец, на лейкотомию, имевшую поразительный успех. Предоставим высказаться самой пациентке: «Мне намного, намного лучше, я могу снова работать, как прежде, когда была здорова, навязчивые представления сохранились, но я могу от них обороняться: прежде я, к примеру, не могла из-за этого читать, мне приходилось перечитывать все по десять раз, но теперь ничего не нужно повторять». Что произошло с ее эстетическим вкусом (некоторые авторы обсуждают наблюдаемые изменения интересов)? «Наконец вернулся громадный интерес к музыке». А ее этические понятия? Пациентка стала проявлять живейшее сострадание к людям и выражала им сочувствие и лишь одно желание: чтобы и другим, которые мучаются так, как она, сумели бы таким же образом помочь! Мы спросили ее, чувствует ли она в себе какие-то изменения, и она ответила: «Я живу теперь в другом мире, этого словами не выразишь. Раньше для меня мир не существовал, я в нем прозябала, но не жила, я так мучилась, а теперь все прошло, а с той малостью, что еще дает о себе знать, я могу быстро справиться». – «Остались ли вы „собой“?» – «Я сделалась другой». – «В какой мере вы изменились?» – «Я вернулась к жизни». – «Были ли вы раньше в большей мере „собой“ или стали теперь?» – «Стала после операции, теперь все естественнее, чем тогда, тогда все было принуждение, все существование было принуждением, а теперь все стало таким, каким должно быть, я вновь обрела себя. До операции я вообще не была человеком, а бременем для всех людей и самой себя, а теперь мне и другие люди говорят, как я изменилась». На прямой вопрос, потеряла ли она свое «Я», она отвечала: «Оно было потеряно прежде, а благодаря операции я вернулась к себе, к своей личности». (Это выражение сознательно исключалось при любой постановке вопроса!) Итак, благодаря операции эта женщина вновь стала вполне человеком, самой собой{135}.

И не только физиология не может затронуть личность – психологии это тоже не удается, во всяком случае, не удается, когда она поддается психологизаторству. Чтобы увидеть личность и хотя бы верно ее классифицировать, в большей степени требуется ноология.