Как только Лахлан заканчивает с отверстиями для крепления, он помогает мне переместить части Андреевского креста, и мы собираем его.
Теперь «честерфилд» можно будет передвинуть, чтобы освободить место для специального предмета мебели, который я подыскал для Вайолет. Но его еще нет.
Коринн аккуратно складывает оставшийся картон. Как только мы унесем его наверх в гараж, помещение будет выглядеть прилично. Правда, немного пустовато.
— Нужны предметы искусства, — говорит мне Лахлан, когда мы стоим бок о бок, осматривая кинк-темницу Оттавы.
— Да, немного не повредит, — соглашаюсь я. Но это отложим на другой день.
— Выглядит неплохо, — говорит Коринн, возвращаясь к нам. — Когда первая вечеринка?
Я смеюсь.
— На Рождество.
— Выбери дату ближе. Расписание в этом городе заполняется быстро.
— Приятно знать. И, слушайте, спасибо, что помогли сегодня. — Я пожимаю сначала руку ей, потом Лахлану. — Я очень это ценю.
— В любое время, — говорит Лахлан. — В выходные увидимся?
Я думаю о Вайолет.
— Возможно.
Он приподнимает левую бровь, но не спрашивает о подробностях. Он их все равно не получит.
Когда я закрываю за ними дверь, звонит телефон. Я смотрю на экран и, поморщившись, отвечаю.
— Лиззи, как раз собирался тебе перезвонить…
Моя самая знаменитая коллега по сериалу смеется на другом конце провода.
— Нет, не собирался. Ты забывал всякий раз, когда твой восхитительный молодой помощник передавал тебе мои сообщения, не так ли?
— Я был занят.
— Как Оттава?
— Холодно.
— Следовало переехать в Голливуд, — говорит она, как я знаю, надув губки.
— Ни за что снова.
— Я скучаю по тебе.
— Нет, не скучаешь. Как Бернард?
— Снова женился на своей первой жене.
— Ну, это сложно. — Сейчас я на кухне, роюсь в холодильнике. Я договорился с кейтеринговой компанией, чтобы обеспечить себя здоровой едой, которую мне нужно просто разогреть. Сегодня вечером ни одно блюдо меня не привлекает.
Она вздыхает мне в ухо.
— Макс, мне нужен совет.
— Не встречайся с мужчинами на двадцать пять лет старше тебя.
— Серьезно, Макс. Если ты не сосредоточишься, я прилечу к тебе, чтобы мы смогли поговорить лично.
Я хмурюсь. Дело не в том, что я не хочу видеть Лиззи, но…На самом деле я не хочу видеть Лиззи. Не сейчас.
— Я слушаю.
— Мне предложили роль в новом фильме.
Это вряд ли новость или драма, поэтому я жду, когда она даст мне больше информации.
— Режиссер — Виктор Дженкинс.
— Нет.
— Выслушай меня.
— Нет, Лиззи, не делай этого. Мне все равно, даже если перед тобой размахивают Оскаром… — Потому что я уже знаю, к чему все идет. Блядь. Ненавижу Голливуд, и ненавижу блеск этого дурацкого трофея, как и всех остальных, кто глупеет в погоне за ним. Я вздыхаю. — Оно того не стоит. Оглянувшись назад, ты возненавидишь себя за то, что участвовала в дрочке его эго.
Я чуть не задыхаюсь от последних слов, потому что эго Виктора — не единственное, что регулярно дрочат. Этот мужик — самый больной извращенец в Калифорнии.
Он также тот, кто познакомил меня с кинком.
Не то чтобы он этого хотел. Он даже не осознавал, что делает. Потому что для Виктора Дженкинса приглашение двенадцатилеток на вечеринку с рабами, которых водят на поводках, не имеет большого значения.
И это была только первая ночь.
Виктор Дженкинс — также одна из причин, по которой я покинул Голливуд, оставил родителей, оставил свою жизнь.
Он собирался снять со мной первый полнометражный фильм, а я просто не мог этого сделать — ни за что на свете я бы не провел три месяца на съемочной площадке с ним и той мерзостью, которую он тащил за собой из своей личной жизни в профессиональную.
На следующий год всплыло первое обвинение в изнасиловании.
И он ушел.
Как только это произошло, родители снова надавили на меня, чтобы я вернулся, прежде чем моя звезда угаснет.
Вместо этого я официально избавился от рабства и ни разу не оглянулся назад.
Погасшая звезда?
Я хотел, чтобы моя звезда погасла, превратилась в пыль и была полностью забыта.
Когда я занялся медициной, одним из главных преимуществ педиатрии было то, что никто из моих пациентов никогда не видел сериала со мной. Netflix изменил настоящее — спасибо, ублюдки, — и прошло уже более двадцати лет. Я уже не походил на того ясноглазого ребенка.
Борода помогает.
Однако разговор с Лиззи возвращает меня в прошлое.
А на другом конце провода она все еще молчит.
Я стону.
— Ты хочешь этого.
— Макс, все снимаются в фильмах Виктора Дженкинса, — в ее голосе слышится искреннее отчаяние, и я ее понимаю, правда. Она права. Все у него снимаются. На него так и не удалось повесить ни одно из обвинений в изнасиловании, он гений, творец.
Если бы я был актером, мне было бы трудно ответить «нет» его проектам…
Нет. Вовсе не трудно. Я качаю головой. Понимаю, я высоко поднимаю планку, и требую того же от других, но в этом вопросе он — монстр.
— Могу я чем-то помочь? — Она позвонила мне не просто так. Ей хочется, чтобы я ее отговорил. Нет, ей хочется моральной поддержки, чтобы сделать правильный выбор, и это все равно будет хорошим карьерным шагом. Я хмурюсь. — Расскажи мне больше о проекте.