Доктор Павлыш

Первыми в зале появились два медика в таких же голубых халатах, как Иерихонский. Павлыш старался не смотреть на дверь и думать о посторонних вещах: например, удобно ли играть в пинг-понг при такой малой силе тяжести? То ли надо утяжелять шарик, то ли привыкать к замедленным прыжкам. Движения у людей на Проекте были куда более плавными и широкими, чем на Земле.

Медики сразу бросились к столу, но Ван остановил их:

– Погодите, пока все соберутся. Вы же знаете…

Ван явно был формалистом и поклонником ритуала.

На мгновение Павлышу показалось, что вошла Марина. Девушка была черноволосой, стройной, смуглой, но на этом ее сходство с Мариной кончалось. У нее были мокрые волосы, а белое сари кое-где прилипло к влажной коже.

– Ты обязательно простудишься, Сандра, – сварливо сказал Иерихонский.

– Здесь тепло, – ответила девушка.

Говорила она медленно, словно вспоминала нужные слова.

Потом глубоко вздохнула, откашлялась и повторила:

– Здесь тепло, – звонче, чем в первый раз.

Зал наполнился народом. Люди были в рабочей одежде, будто на секунду оторвались от дел и тотчас вернутся к ним. Павлыш крутил головой, ему казалось, что он упустил, потерял Марину, что она уже в зале.

Ван священнодействовал. Он подвинул стопку официальной почты Димову, затем принялся брать письма и пакеты из самой большой пачки, читать вслух фамилии адресатов. Эта процедура явно была освящена традицией, никто не роптал, кроме Иерихонского, который оказался записным бунтарем.

Люди подходили, брали письма и посылки для себя и для тех, кто не смог прийти, и толпа, окружавшая Вана, постепенно рассасывалась, люди устраивались поудобнее, чтобы прочесть письмо, или спешили уйти, чтобы в одиночестве прослушать пленку. Стопки подошли к концу. Марины Ким в числе адресатов, имена которых называл Ван, не было. Ван взял предпоследнюю пачку, протянул Сандре.

– Для морской станции, – сказал он. – Там есть и тебе посылка.

Потом он положил руку на последнюю, тонкую пачку писем, на голубой конверт Марины Ким.

– С Вершины никого? – спросил он. И тут же добавил:– Я сам отнесу.

«Конечно, – подумал Павлыш, – ты сделаешь это с удовольствием». Он подумал, что Марина без всяких к тому оснований постепенно превращает его, бравого дальнелетчика, в банального ревнивца.

– Павлыш, вы меня слышите?

Рядом стоял Димов.

– Мне сейчас надо уйти, а когда я вернусь, то уделю вам время для ответов на вопросы. Догадываюсь, что пока вопросов нет. Но советую вам проводить Сандру. Она идет вниз, на морскую станцию.

– Я с вами, – кинул Иерихонский. Потом он обернулся к своим коллегам и добавил:– Некоторые, вместо того чтобы возвращаться на свои рабочие места, направляются к нашему гостю с корыстными намерениями. Я отвечу за него. Он не с Земли. Он меньше нас знает, что творится дома, он не занимается спортом и не собирает марок. Он человек неинтересный и неосведомленный. Все остальное вы узнаете от него за ужином.

Закончив монолог, он шепнул на ухо Павлышу:

– Для вашего же блага, коллега. Вдалеке от дома люди становятся болтливы.

Когда они шли длинным наклонным туннелем, освещенным редкими светильниками под потолком, он развивал свою мысль:

– Если бы наша работа была напряженной, если бы нас на каждом шагу подстерегала опасность, мы бы и не замечали, как идет время. Но работа у нас монотонная, в лабораториях развлечений мало… Вот мы и тянемся к новым лицам.

– Ты не совсем прав, Эрик, – возразила Сандра, – это у вас наверху все спокойно. У других не так.

Винтовая лестница, по которой они начали спускаться, вилась вокруг вертикального столба, в котором находился лифт. Но они шли пешком.

– Я доморощенный философ, – продолжал между тем Иерихонский. – И должен вам сказать, коллега, что обстоятельства моей работы склоняют к абстрактному мышлению. За внешней будничностью нашей сегодняшней жизни скрывается напор будущих катаклизмов и водоворотов. Но, повторяю, это мы воспринимаем лишь как фон, а к любому, даже самому экзотическому фону быстро привыкаешь. Вот Сандра сказала, что у других здесь жизнь не такая спокойная. Может быть… Когда вас ждет Димов?

– Через полчаса.

– Тогда мы вам покажем аквариум, и сразу обратно. Димова очень интересно слушать, но он не выносит, когда опаздывают.

– Странно, – удивился Павлыш, – здесь говорят о Димове как о самодержце. А он производит впечатление очень мягкого, деликатного человека.

– С нами нельзя не быть самодержцем хотя бы в лайковых перчатках. Я на месте Димова давно бы сбежал от этого скопища интеллектуалов. Нужно иметь невероятную выдержку.

– Эрик опять не прав, – заметила Сандра, которой как будто нравилось во всем оспаривать мнение Иерихонского. – Димов и в самом деле милейший и мягкий человек, но мы понимаем, что последнее слово всегда за ним. Он не имеет права ошибаться, потому что тогда может произойти что-нибудь очень плохое. Здесь нет никакой мирной жизни. Это все выдумки Иерихонского.

Шахта кончилась. Павлыш несколько секунд стоял у стены, стараясь переждать головокружение. Иерихонский заметил это и объяснил: