Доктор Самты Клаус

Папа и мама Лэма, Сэмюэль и Веранда Бенсоны, были людьми очень умными и очень учеными. Очень, очень умными и очень, очень учеными. Короче, они оба были профессорами Колумбова университета имени Случайного Открытия Америки. Папа Бенсон увлекался исследованиями о влиянии пропаганды на антиобщественное поведение белых акул. Мама Бенсон проводила эксперименты на выживаемость светлых сказок о будущем в условиях тотального радиоактивного заражения. В общем, папа и мама Лэма занимались полной лабудой за общественный счет.

Понятное дело, что за такими умными занятиями они света белого не видели. И тем более маленького мальчика, который еще толком не знал наизусть инвариантных преобразований Лоренца. Первые, относительно счастливые, семь лет своей жизни Лэм рос просто и свободно, как газонная трава. То есть, его стригли, мыли, кормили, чтоб выглядел не хуже, чем соседские детишки, но при этом не требовали, чтобы он составлял родителям приятную компанию для походов по магазинам и поездок за город.

Все изменилось, когда папа и мама Бенсоны поддались на уговоры бодрого остряка Степана Навроде и на пакет акций несуществующей швейной корпорации «Сибирский пододеяльник». Они поступили на работу в «Харю». И в числе других одураченных ученых людей прибыли на Таинственный остров. Чтобы в шикарных офисных зданиях продолжать заниматься лабудой на благо человечества.

Остров не понравился маленькому Лэму с самого начала. Во-первых, потому, что на острове не оказалось нормальных детей с разбитыми коленками и дранными штанишками. А также качелей, которые можно ломать, садовых гномов, которых можно подкладывать под колеса автомобилей, и комиксов «Эротика для несовершеннолетних». Кругом сновали одни унылые, очкастые существа, с гордым видом сжимавшие в ручонках грамматику Соболевского (расширенный курс латинского и греческого языков для студентов старших курсов, если кто не знает). Когда Лэм с отчаяния попытался скрыться в комнате для групповых медитаций, чтобы прийти в себя от пережитого ужаса, выкурить на досуге заначенный бычок и дочитать выпуск «Советы начинающей порнозвезде», то он тут же был пойман. Комикс и сигарный бычок у него с позором отобрали, затем всунули в руку грамматику Соболевского, выдали нагоняй по шее и обязательные очки не по размеру.

Во-вторых. (Это все о том, почему остров не понравился маленькому Лэму Бенсону). На острове, по крайней мере, в обжитой его части, царили беспримерный кавардак и несусветная грязь. Лэм даже подумал про себя, что поселок следовало назвать не «Новые Змеюки», а «Старые Бомжатники», так оно вышло бы вернее. А все почему? Ну, как же! Соберите в одном месте хотя бы штук двадцать «все на свете знающих великих ученых» и посмотрите, какой свинюшник они разведут, если, конечно, за ними самими не смотреть. Поскольку в «Новых Змеюках» таких ученых было вовсе не двадцать штук, а намного больше, и, кстати сказать, штатных уборщиков за ними было ровно ноль, то сами понимаете…

Маленький Лэм Бенсон, видимо не родился великим ученым, и потому окружающая его среда смущала незрелый детский ум. Само собой, в родной его, казенной квартире при Колумбовом университете, тоже был не рай земной. Но там ему хотя бы позволялось умываться, убирать за собой игрушки, спускать воду в унитазе и складывать использованную одноразовую посуду в мусорное ведро. В поселке же все вышеозначенные занятия считались предосудительной потерей времени.

Теперь с утра до ночи, а когда и с ночи до утра маленький Лэм слышал одно и то же: «Учиться, учиться, и еще раз учиться!». Причем, все равно чему. В первом классе он прошел полный курс теоретической топографии, краткий курс геологии и геодезии, расширенный курс вирусной микробиологии, а также изучил эсперанто, иврит, эскимосское наречие и язык суахили. Между прочим, грамматику Соболевского он так ни разу и не раскрыл. Незачем было.

Родители Бенсоны, Сэмюэль и Веранда, когда им случалось отвлечься от белых акул и разбрасывания где ни попадя радиоактивной пыли, заботливо наставляли сына: «Без труда не очистится урановая руда. Старайся, Лэм. Вырастешь, станешь вторым Эйнштейном, или, на худой конец, Софьей Ковалевской!». Но маленький Лэм не желал становиться ни вторым Эйнштейном, ни даже первым. И уж тем более какой-то бабой. Он с детства хотел быть только одним — настоящим мусорщиком! Втайне от папы с мамой, глухими темными ночами он мечтал над грамматикой Соболевского. О собственной мусоросжигательной печи, о нарядных ведрах с патентованными швабрами, о веселенькой расцветки комбинезоне с гордой надписью на груди «Лэм Бенсон. Мусорщик высшего разряда». Но мечтам его не суждено было сбыться. Пока.