Документ «Р»

— Сказал, что никто и не требует от него раскрывать тайну исповеди, но правительство — не «кто другие». Он сразу же напомнил об отделении церкви от государства. По его словам, я представляю государство, в то время как он представляет церковь. Я понял, что по-хорошему от него ничего не добиться, и решил нажать.

— Молодец, Гарри, так-то оно всегда лучше.

— Я ему сказал… не помню точно, в каких выражениях, но, в общем, объяснил, что сутана не ставит его выше закона. И нам известно, что с законом он уже имел дело.

— Прямо так ему и влепил? Правильно. И как он реагировал?

— Сначала вообще ничего не сказал. Просто молча продолжал меня слушать. Я выложил ему все, что у нас есть, о том, как пятнадцать лет тому назад он обвинялся в хранении наркотиков. Отрицать он не стал, честно говоря, он просто вообще ничего не сказал. Я объяснил, что, хотя его тогда не арестовывали и к суду не привлекали, обнародование нами информации об этом эпизоде его биографии может причинить немало неприятностей и подорвать его репутацию. Было видно, что он разъярился холодной, как лед, злостью. И лишь спросил в ответ: «Вы пытаетесь мне угрожать, мистер Эдкок?» Я быстро объяснил, что ФБР не угрожает, но всего лишь собирает сведения, исходя из которых действует затем министерство юстиции. Вел я себя исключительно осторожно — у нас ведь действительно нет на него ничего по-настоящему серьезного. Единственное, что мы можем, — опозорить его перед прихожанами.

— Престиж в глазах общественности — больное место попов, — глубокомысленно возвестил Тайнэн.

— Видите ли, шеф, иметь дело с попами — совсем не то же самое, что с нормальными людьми. Они иначе на все реагируют, потому что за ними стоит вся эта божественная мура. Ну вот, например, он отказался иметь со мной дело, дал понять, что мне пора уходить, и на прощанье заявил: «Вы меня слышали. Делайте что хотите, но я обязан повиноваться моим обетам, данным власти более высшей, нежели ваша, власти, считающей тайну исповеди священной и нерушимой». Все же, уходя, я решил предупредить его еще раз напоследок. Попросил его обдумать все как следует, потому что в случае отказа помочь нам мы пожалуемся его церковному руководству.

— Но он все равно не раскололся?

— Нет.

— Думаешь, все-таки расколется?

— Боюсь, что нет. Я пришел к выводу, что мы не сможем заставить его развязать язык. И даже начни мы полоскать его грязное белье, он предпочтет терпеть мученичество, нежели нарушить обет. — Переведя дух, Эдкок сунул сложенный конверт обратно в карман. — Что будем делать, шеф?

Поднявшись из-за стола и сунув руки в карманы брюк, Тайнэн молча расхаживал по комнате.

— Ничего, — сказал он наконец. — Ничего не будем делать. Я считаю так: коль Дубинский не стал говорить с нами, несмотря на твои угрозы, он не станет говорить ни с кем другим. Поэтому, что бы он ни узнал от Бакстера, значения не имеет. И нам ничего не грозит.

— Может, стоит все-таки связаться с его руководством, поднажать и?..

Зазвонил телефон.

— Нет, Гарри, оставь пока это дело. Ты молодец, хорошо поработал. Просто держи Дубинского под наблюдением, чтобы он себя прилично вел, и все. Спасибо тебе.

Эдкок вышел из кабинета, и Тайнэн снял трубку.

— Да, Бет. Хорошо, соединяйте. — Подождав немного, он сказал: — Здравствуйте, мисс Леджер. Разумеется, скажите президенту, что сейчас буду.

— Рад видеть вас, — приветствовал директора ФБР президент, прервав беседу со своим специалистом по опросам общественного мнения Рональдом Стидмэном. — Садитесь, Вернон. Можно убрать газеты вон с того стула. Или лучше даже выбросьте их в мусорную корзину, им только там и место. Вы читали сегодняшнюю прессу? — Не дожидаясь ответа, президент продолжал: — Они ополчились на нас по всей стране, вцепились в нас, как стая волков, и жаждут нашей крови. Мы, мол, пытаемся забить стране кляп в рот. Как вам это нравится, Вернон? Почитайте передовицы газет — они предают ассамблею штата Нью-Йорк анафеме за ратификацию тридцать пятой поправки и публикуют открытое письмо законодателям Калифорнии, предупреждая, что судьба свободы в их руках, и призывая голосовать против.

— Эгоисты, — вставил Стидмэн. — Пекутся о собственном будущем.

— И не напрасно, — прорычал Тайнэн. — Взрыв преступности в стране возник в первую очередь из-за подстрекательских материалов, которые публикуют газеты и показывает телевидение: — Он подвинулся поближе к президенту. — Но в печати у нас есть и сторонники, мистер президент.

— Не знаю, не знаю, — ответил тот с сомнением.

— За нас выступают нью-йоркская «Дейли ньюс» и чикагская «Трибюн». «Ю. С. ньюс энд уорлд рипорт» тоже за нас и за тридцать пятую поправку. Две из трех ведущих телекомпаний до сих пор сохраняли нейтралитет, но мне сообщили, что они выступят на нашей стороне перед голосованием в Калифорнии.

— Дай бог, — ответил президент. — В конечном счете все зависит от того, какое давление окажет на законодателей народ. Мы с Рональдом как раз толковали об этом. Поэтому я вас и пригласил. Мне нужен ваш совет.

— Готов помочь всем, чем могу, мистер президент. — Тайнэн еще ближе придвинулся к столу.