Долбящий клавиши

Но я хотел рассказать о своем рождении. Когда я хочу написать об этом, мне кажется, что я ничего не знаю не только о своем рождении и времени до него, но и о времени после него. Наверное, так ощущают себя растения. Ведь среди них есть довольно активные, которые даже ловят насекомых. Я тоже был активен, пил молоко и выводил результат на пеленку, в матерчатые подгузники, которые потом моя мама стирала. Может быть, я поворачивался к солнцу, как это делают растения, потому что так они получают энергию.

Не считаю нужным больше говорить о своем раннем детстве. Да и кого могут интересовать всякие размеры и вес при рождении, кроме, конечно, матерей Пренцлауэр-Берг[4], которые неустанно рассказывают всем о своих детях и с наслаждением молятся. Отцы, имеющие отношение к этому, одной рукой катят перед собой детскую коляску стоимостью 1000 евро, а в другой руке держат мобильный телефон, в который блеют что-то о рабочих дедлайнах.

Начало Нового года. Сегодня второе января, и я уже в полной готовности. Но вернемся назад, к моему детству.

Как-то раз я проснулся, присел на корточки перед балконной дверью в гостиной и объяснил своему брату, что мне уже три года. С помощью небольшого количества аргументов, находившихся в моем распоряжении, я пытался убедить его в том, что это соответствует действительности. «Нет, тебе только два, а мне пять лет», – заявил он мне. Кстати, в этот момент мы смотрели на кладбище за нашим окном. Выходить на балкон нам было запрещено, так как он находился под угрозой обрушения. Это не было чем-то необычным для квартир, особо нуждающихся в реставрации, да и вообще для Берлина. Зато в таких домах можно было сэкономить на аренде. После войны прошло не так много времени, и ее следы были видны повсюду. В детской комнате потолок провисал так, что отцу пришлось подпирать его двумя балками. Они, в свою очередь, упирались в поперечно лежащую балку на полу. Это оказалось прекрасным помостом, чем-то вроде сцены, тем более что между балками отец развешивал шторы вместо окна.

Наша квартира казалась мне очень уютной. Позже, когда я познакомился с другими квартирами, это чувство даже усилилось. Меня не беспокоило, что каждый зимний вечер отключали электричество. У нас всегда наготове были подсвечники со свечами, и тогда обстановка становилась еще более уютной. Только мы ужасно пугались, когда снова зажигался свет, и особенно тогда, когда диктор по радио внезапно начинал что-то говорить. Ведь, пока электричества не было, мы забывали, что радио было включено.

Временами шел дождь. Тогда я сосредоточенно наблюдал за тем, как пятна на потолке становились все больше и больше. Мы с отцом шли на чердак и, чтобы вода не попадала к нам в квартиру, расставляли там миски и ведра. К сожалению, у нас не было горячей воды. Для мытья мы грели воду в котле на газовой плите. Когда вода закипала, свисток котла издавал пронзительный звук. Он был очень громким, поэтому все в доме знали, что у нас закипела вода. Но горячая вода предназначалась только для чая или для мытья. И возможно, мои зубы в таком плохом состоянии, потому что в детстве мне всегда приходилось чистить их ледяной водой. В выходные дни мы зажигали колонку для нагрева воды, что было особенно приятно зимой. Я очень часто сидел перед печкой на корточках и жег собранную бумагу до тех пор, пока вода не достигала необходимой температуры. Ванная комната была в это время самым теплым помещением в нашей квартире.

Позже я сжигал в этой печи нежелательную переписку и вещественные доказательства. В какой-то момент у нас в школе стали модными альбомы со стихами, и иногда я тоже туда что-то записывал. Все остальные писали в них смешные цитаты и готовые стихи, и только у меня не получалось что-то придумать. Я не знал, что мои одноклассники просто откуда-то списывали эти изречения и только мне приходилось выдумывать стихи для альбомов самому. Я все еще помню окончание одного своего высказывания: «…до тех пор, пока дьявол не убьет вас и не заберет вашу душу!». Для того чтобы придать своей записи дополнительный смысл, я попытался нарисовать на заднем плане картинку. Сравнив свое творение с другими, я без лишних слов вырвал свою страницу и вернулся к началу альбома. Первую страницу украшала надпись: «Если ты осмелишься вырвать страницу, то навсегда будешь проклят и перестанешь считаться моим другом». Я должен был прочитать это раньше. Я быстро сжег этот альбом, а потом сделал вид, что вообще его не получал. Из-за этого меня до сих пор мучает совесть.