Долг

Он был поэтом, прозаиком, драматургом, публицистом, критиком, исследователем литературы, написавшим учебники и научные трактаты. Он был и академиком Академии наук Казахской ССР. Он был ещё и блистательным полемистом. Все, кто знал Сабита Муканова при его жизни, помнят его как полемиста, обладавшего бойцовским характером. Кто однажды побывал в те годы в Союзе писателей Казахстана, тот, думаю, наверняка запомнил на всю жизнь, как разгорались большие страсти в маленьком деревянном домике по улице. Пролетарской, одиннадцать. Лишь бы был повод, а страсти вроде сами вспыхивали, возгораясь от малейшей искорки. В наэлектризованной атмосфере немногочисленный тогда еще отряд писателей казался подключенным к постоянному току высокого напряжения. И среди именитых писателей выделялся один, в неизменной своей плюшевой тюбетейке, рано поседевший и пополневший, веселый и простой в обращении со всеми, но грозный и непримиримый в полемике; казалось, что он сам, как заряженный аккумулятор, вырабатывал ток, накаляя атмосферу. В его присутствии любое обсуждение, в узком ли кругу, на секциях ли, вызывало гром и молнии. И этот накал, и это напряжение не могли в конечном счете не отразиться на духе произведений, созданных писателем. Видимо, хмель полемики не рассеивался и ни на йоту не спадал даже и тогда, когда он творил. А работал он в основном ночью. Многодетная семья обычно со второй половины ночи, унявшись, наконец-то погружалась в сон, и седовласый писатель, воспользовавшись представившимся случаем уединения, садился за письменный стол, оставаясь один на один с белым листом бумаги. Но и тогда не угасал в нем деятельный дух полемиста.

И не потому ли все или почти все выходившие из-под пера писателя произведения — будь то критические и литературоведческие или еще бесчисленные эпистолярно-мемуарные — имели столь поразительное сходство со своим темпераментным автором. В них, помимо полемического задора, нетрудно читателю обнаружить между строк поистине мукановскую прямолинейность и категоричность, что, конечно, не могло не сказаться на характере и тоне изложения и со своей стороны в значительной степени определяло тенденциозность иных его суждений. Тем более неистовая непоколебимость, принципиальность и горячий темперамент красноречиво свидетельствовали о его оригинальной биографии, о пройденном им большом пути бойца революции, коммуниста октябрьского призыва, о его неподдельной партийности и гражданственности. Верный делу своего народа, партии и своей эпохи, Сабит Муканов ни в чем не умел и не хотел кривить душой, везде и всюду говоря свое твердое мукановское слово, с завидной настойчивостью отстаивал свою позицию. Кровь от крови, плоть от плоти народа, писатель был активным сторонником всего нового и настоящим гражданином своего народа. Мукановская гражданственность не имела ничего общего с фрондерством, трибунным пижонством иных деляг от литературы. На каждой строке мукановской поэзии, прозы, критических статей лежит отпечаток не только его неповторимой, яркой индивидуальности, но и жарких классовых битв его бурной эпохи. Ему было доверено возглавлять писательскую организацию в годы становления и возмужания молодой казахской литературы. Не только его самобытный писательский талант, но и отличные бойцовские качества в значительной степени способствовали интенсивной профессионализации и идейной закалке национальной литературы.

Итак, в те годы, кому доводилось на литературных диспутах видеть и слышать Муканова, этого поистине выдающегося писателя, который, еще не достигнув сорока лет, стал признанным классиком и по праву считался одним из немногих зачинателей казахской советской литературы, запомнили его наверняка таким, резким и запальчивым. К тому же обладал он железной логикой, цепкой памятью и огромной силой воображения, и, в своих действиях всегда и во всем руководствуясь незыблемой позицией классовой борьбы под девизом актуальности темы, увлекая своих единомышленников, решительно вступал в полемику, и в такие напряженные минуты, в наивысшей точке накала, иной раз казалось, что сжигал он за собой все мосты, сознательно не оставляя своим оппонентам надежду на компромисс. В самом деле было так, или воображение литературной молодежи рисовало его таким, но как бы там ни было, однажды, незадолго до кончины писателя, в присутствии Тахави Ахтанова, вспоминая бурные годы своей литературной жизни, которые теперь отошли и сделались историей и достоянием народной памяти, он как-то сказал тоном сожаления, что категоричность не всегда есть проявление принципиальности.