Долг наемника

Отдав обрадовавшемуся смотрителю мелочь, передал башмаки не менее радостному волшебнику. Честно говоря, я и сам обрадовался. Все-таки, ехать с спутником, обутом в онучи, не особо комфортно. А то, что башмаки старомодные, ничего страшного. Камзол у мага тоже вышел из моды лет … не знаю сколько, назад.

— Ну вот, вы мне как подарок сегодня! — едва не плясал шойзель, пополнивший свою кубышку на полфунта, не меньше.

Решив ему немного помочь, я спешился, подошел к кургузому, вытащил из сумки мешок с медью, полученной от цыгана, отсыпал половину — навскидку, фунта четыре будет, и отдал шойзелю.

— Это тебе для… — тут я замешкался, опять забыв, как зовут моего мостостроителя — Тыр-Дыр, или Дыр-Тыр? — и потому сказал. — Для родича твоего.

— Это ему от тебя, или от меня? — с подозрением уставился на меня смотритель моста.

— Тебе. Ну, а уж куда ты его денешь, твое дело. Себе оставишь, ему отдашь. Считай, что я тебе авансом все проезды по мосту оплатил, идет?

Шозель ссыпал медяки за пояс и протянул мне руку. Я, с опаской вложил ладонь в огромную лапу, надеясь, что пальцы он мне не сломает. Но смотритель очень осторожно и аккуратно пожал мою руку, потом спросил:

— Артакс, ты сюда через горы добирался?

— Ну да.

— Ежели, захочешь побыстрее на той стороне гор оказаться, ко мне иди. Помогу.

Глава 14. Проклятый и благословленный!

Мне не за что любить Ульбург, я не раз хотел, чтобы этот город, меня предавший, в какой-нибудь день загорелся со всех четырех сторон. Но я отчего-то был готов спешиться и, поцеловать камни, которыми были вымощены улицы. Наверное, такие чувства испытывают к старой возлюбленной, которая тебе когда-то изменила, но ты, при встрече с ней, даже через много лет, осознаешь, что до сих пор ее любишь.

Я уже предвкушал, как буду проезжать по улицам города, вспоминая недавние события (ах ты, опять забыл, что прошел не год, а все пять, а пять лет — это не так и мало!). Вот здесь мы отбили ночной штурм герцога Фалькенштайна, здесь убили моих славных мальчишек из «летучего» отряда, а здесь я дрессировал «лапотных латников», обучая их азам военного дела!

Еще не заехав внутрь городских стен, уже отмечал недочеты, которые нужно исправить: ров, хотя покамест не забит мусором и отходами «жизнедеятельности», но уже пованивает, стоячая вода начинает прорастать тиной — стало быть, засорился канал, соединяющий ров с рекой. Если не прочистить, лет через пять водная преграда перестанет быть таковой. Далее — подъемный мост наличествует, он даже опущен, с утра пораньше, но обе цепи отсутствуют. Понятное дело, цепи дорогие, железа в них (м-да, а сколько железа в цепях?)… Десять стоунов? Сто? В общем, много. И куда, спрашивается, смотрит стража?

А стража уже никуда не смотрит, потому что у Надвратной башни нет караульных, а на стене, соединяющей Надвратную и Водяную башни, пасется одинокая коза, обрывающая листочки с кустика. М-да, если стены прорастают кустарником, хорошего мало.

И с камнями, которые я собирался целовать, тоже ничего бы не вышло — вместо них была грязь, конский навоз, гнилые овощи и все такое прочее. А ведь господин Лабстерман гордился, что улицы Ульбурга замощены не каким-то там битым камнем, а «головой кота»! Кто-то умудрился выковырять булыжники. Спрашивается — зачем? С другой стороны, рачительный хозяин сумеет все пустить в дело.

Рыночная площадь, зажатая между Городским магистратом и церковью святой Магдалины (надо же, вспомнил!), тоже не радовала. В былые времена, сюда с рассветом чинно шли местные торговцы, встававшие за собственные столы в торговых рядах, крестьяне, спешившие занять места за лотками. Помнится, только мясных рядов было не то три, не то четыре, два рыбных (один для морской, другой для речной рыбы), молочные, цветочные и овощные я даже и не считал. А куда делась гордость Швабсонии — изделия стеклодувов, поставившие Ульбург в один ряд с крупнейшими городами империи? Не видно возов с соломой и дровами.

В мясном ряду я узрел пару унылых торговцев, перед которыми были разложены синюшные куски мяса (не позарится и ворона!), рыбный ряд был пуст, в овощном и цветочном торговали луком и репой, да прошлогодним горохом.

Церковь святой Магдалины, окруженная каменной оградой, за пять лет еще больше утонула в земле. Конечно, храмы под землю не уходят. Давным-давно, когда я еще был только десятником в армии доброго дядюшки Руди, наш полковой капеллан, родившийся в семье сельского священника, объяснял мне, что на самом-то деле, не церкви уходят под землю, а земля «устремляется» вверх. Могильные холмы, окружающие храмы, поднимаются вверх. За годы, а то и столетия, люди хоронили своих усопших — стариков, взрослых и детей, ставя гробы на останки тех, кто когда-то ходил по земле, а потом и сами ложились в эту землю.