Долгая дорога к дюнам

– Более того, – продолжил парень, лежащий на полу, – не изучая богатейшую, а, главное, самобытную культуру других народов, живущих рядом, русский народ не позволил себе оценить по-достоинству другие нации. А, значит, не позволил себе признать другие народы равными себе в цивилизационном плане, то есть подлинно равными, как и записано было в конституции. Я говорю не об изучении истории, культуры и языка других народов учеными-специалистами, а о массовом интересе к этим вещам, о любознательности, как ты, Данияр, сказал, искреннем интересе к своему соседу. Можно завалить другие народы материальными благами, на которые русский народ никогда жаден не был, но отказывая в культурной полноценности другим народам, он сам и развалил Советский Союз. И самое печальное, что после этого культурная обособленность, слепота и глухота россиян, пренебрежение культурой и традициями соотечественников другой национальности только усилилась. А ведь в России по-прежнему проживает множество народов.

– И, самое печальное, что русские люди всегда считали культуру живущих рядом народов чем-то ущербным, – снова неторопливо, словно размышляя наедине с собой, заговорил Данияр, – литературу неинтересной, поэзию – какими-то дремучими народными сказаниями. И даже не пытались взять в руки книгу и прочесть! Вот, я спрошу русских наших друзей, кто, скажем, знает такого казахского поэта – Джамбула Джабаева, кто прочтет по памяти хоть строку из его произведений?

Андрей, любивший поэзию, где-то слышал это имя, вспомнилась даже обложка книжки в школьной библиотеке, но не более того. Видимо, у других ребят знакомство с этим поэтом было не более глубоким, поэтому воцарилась тишина, а затем кто-то ответил, кажется, девушка-казашка, сидящая в кресле:

– Данияр, позволь, я помогу нашим друзьям. Джамбул Джабаев написал такое стихотворение, – и красивым, артистически поставленным голосом начала читать по памяти стихи:

Ленинградцы, дети мои!Ленинградцы, гордость моя! Мне в струе степного ручья Виден отблеск невской струи. Если вдоль снеговых хребтов

Взором старческим я скользну,Вижу своды ваших мостов,Зорь балтийских голубизну, Фонарей вечерних рои,Золоченых крыш острия…Ленинградцы, дети мои! Ленинградцы, гордость моя!

И сделав весьма уместную театральную паузу, обведя взглядом присутствующих, улыбнулась, довольная произведенным эффектом, и очень серьезно продолжила:

Не затем я на свете жил,

Чтоб разбойничий чуять смрад;Не затем вам, братья, служил,Чтоб забрался ползучий гадВ город сказочный, в город-сад; Не затем к себе ЛенинградВзор Джамбула приворожил!А затем я на свете жил,

Чтобы сброд фашистских громил,Не успев отпрянуть назад, Волчьи кости свои сложилУ священных ваших оград.Ленинградцы, дети мои, Ленинградцы, гордость моя!

Все присутствующие восторженно, хотя и негромко зааплодировали, стали заслуженно хвалить девушку, имени которой Андрей, кажется, не знал. Она всех благодарила и приглашала в какой-то студенческий театр.

– Я думаю, ребята, вы все-таки не совсем правы, – взяла слово девушка, сидящая рядом с Андреем, и от ее голоса у него вновь пол ушел из-под ног, – я думаю, – повторила она, – что если бы русские не интересовались культурой других народов, то русский язык не был бы наполнен словами из множества других языков, в том числе тюркских, к которому относится и наш, казахский, язык.

«Кто она? Филолог?» – подумал Андрей.

– Например, карандаш, – продолжала девушка, – это наш казахский карындас, а еще – сундук, башмак и много других слов.

– А слово конфета – итальянское, – добавила симпатичная полная русская девочка Юля, держа эту конфету в руке.

– А вот шоколад, из которого она сделана, это слово из лексикона американских индейцев ацтеков, – сказал, улыбнувшись, Андрей, а сахар – слово из хинди. Сироп же, сделанный из него, это уже персидское слово…»

Перебивая, поправляя друг друга, смеясь и немного кривляясь, студенты начали выкрикивать, иногда по-школьному поднимая руку:

«Портфель – французское, а ранец немецкое слово…»

«Орангутанг – малайское!»

«Киоск – турецкое слово!»