Долгая ночь

Но, увы, Эмили продолжая больше времени отводить молитвам, чтению Библии и пению церковных гимнов. И когда Эмили читала свою Библию или молилась, мама сидела или стояла не двигаясь, на ее милом лице лежала тень, глаза – безжизненны и неподвижны как у загипнотизированного человека. Когда религиозные чтения Эмили заканчивались, мама бросала на меня взгляд, полный глубокого отчаяния и удалялась в свою комнату.

Тем не менее, хотя мама питалась не очень хорошо после смерти Евгении, я заметила, что ее лицо округлилось, и в талии она располнела. Когда я обратила на это внимание Лоуэлы, она сказала:

– Не удивительно.

– Что ты имеешь в виду? Почему – не удивительно, Лоуэла?

– Это все из-за мятного ликера, сдобренного бренди, и конфет. Она просто фунтами их ест, – сказала Лоуэла, покачав головой, – она совсем не слушает меня. Нет, мэм. Все, что я ей говорю, от нее отскакивает как от стенки, и я слышу только собственное эхо в этой комнате.

– Бренди! А папа знает?

– Подозреваю, что да, – сказала Лоуэла. – Но все, что он сделал, так это приказал Генри принести очередной ящик бренди. – Она с отвращением покачала головой. – Это к добру не приведет.

Я запаниковала. Жизнь Мидоуз была печальна без Евгении, но без мамы – она стала бы просто невыносимой. В семье со мной остались бы только папа и Эмили. Я поспешила к маме и нашла ее сидящей за туалетным столиком. Она была одета в один из своих шелковых пеньюаров и в бургундский халат. Мама причесывалась, но ее движения были медленнее, чем это обычно бывает. Мгновение я стояла в дверях, рассматривая маму: она сидела, не шелохнувшись, невидящим взглядом уставившись на свое отражение.

– Мама, – крикнула я, садясь рядом с ней. – Хочешь, я сделаю что-нибудь для тебя?

Сначала я подумала, что она меня не слышит, но она глубоко вздохнула и повернулась ко мне. Я услышала запах бренди, и мое сердце упало.

– Здравствуй, Виолетт, – сказала она и улыбнулась. – Сегодня вечером ты выглядишь так мило, но впрочем ты всегда выглядела мило.

– Виолетт? Я – не Виолетт, мама. Я – Лилиан. Мама посмотрела на меня, но я была уверена, что она меня не слышит. Затем мама повернулась и снова принялась рассматривать свое отражение в зеркале.

– Ты хотела посоветоваться со мной насчет Аарона, да? И ты хотела спросить меня, стоит ли тебе позволять что-то большее, чем держаться с ним за руки. Мама ведь тебе ничего не сказала. Хорошо, – сказала она, оборачиваясь ко мне с улыбкой. Ее глаза сияли, но каким-то странным светом. – Я знаю, что вы уже занимались кое-чем еще, а не просто держались за руки, да? Послушай меня, Виолетт, нет смысла отпираться. Не возражай, – сказала мама, дотрагиваясь пальцами до моих губ. – Я не выдам твоих секретов. Почему бы сестрам не хранить их секреты сообща? Дело в том, – сказала мама, снова разглядывая себя в зеркале, – что я завидую тебе. У тебя есть тот, кто любит тебя, по-настоящему любит. У тебя есть тот, кто женится на тебе не из-за твоего имени или положения в обществе. Этот человек не считает женитьбу очередной деловой сделкой. У тебя есть тот, кто заставит твое сердце трепетать. О, Виолетт, как бы мне хотелось на мгновение поменяться с тобой местами. – Мама снова повернулась ко мне. – Ну не смотри на меня так. Ты же прекрасно знаешь, что я ненавижу свой брак; я ненавидела его с самого начала. Стоны и причитания, которые ты слышала из моей комнаты в ночь накануне свадьбы были агонией. Мама была расстроена из-за того, что папа – в ярости. Мама боялась, что я подведу их. Ты знаешь, что для меня было важнее доставить им удовольствие, выйдя замуж за Джеда Буфа, чем себе? Я чувствовала себя… Я чувствовала себя как человек, который приносит себя в жертву во славу Юга. Так оно и было, – твердо сказала мама. – Не смотри на меня так, Виолетт. Лучше пожалей меня. Пожалей, потому что я никогда не испытывала прикосновения губ мужчины, который любил бы меня так же, как Аарон любит тебя. Пожалей меня, потому что мое тело никогда так не трепетало в объятиях моего мужа, как твое в объятиях Аарона. Я проживу еще полжизни, пока не умру; замужество за человеком, которого ты не любишь и который не любит тебя означает… только существование, а не жизнь, – сказала она и отвернулась к зеркалу.

Мама подняла руку и снова медленно принялась поглаживать волосы.

– Мама, – я дотронулась до ее плеча. Она не слышала меня, мама была далеко в своих мыслях, переживая те мгновения, которые она провела с моей настоящей матерью много лет тому назад.

Неожиданно она начала напевать одну из своих любимых мелодий. Потом глубоко вздохнула, и ее грудь поднялась и опала как-будто на ее плечах лежало свинцовое покрывало.

– Я так устала сегодня, Виолетт. Поговорим завтра утром, – она поцеловала меня в щеку. – Спокойной ночи, дорогая сестренка, сладких снов. Знаю, что твои сны будут приятнее моих, но так и должно быть. Ты это заслужила, ты достойна всего, что прекрасно и хорошо.

– Мама…