Долгая нота (От Острова и к Острову)

Время от времени поглядывал на дорогу. Послушники туда-сюда ходят, туристы, велосипедисты, собаки то по одной, то стаями. У всех свои мотивы движения. А я в стороне, на завоёванном одеялом берегу и благодаря этому одеялу вписан в декорацию, зачислен в штат с испытательным сроком.

Пока страницы мусолил, день и скончался. Последнюю страницу перевернул, сплюнул в камни кислятиной, поднялся с земли. Тут как раз Лёха с уловом.

— Ты посмотри, какие лапти!

— Браконьер.

— Никак нет, вашество! Честная снасть. Натуральное единоборство со стихией. Хемингуэй в чистом виде. Так бились, думал, что лодку перевернут. Сгинул бы в хладных волнах под колокольный звон.

— Что-то маловато словил.

— Тебя не поймёшь. То «браконьер», то «мало словил». Уж определись. По мне и эти две прекрасны, тем паче что мы больше не съедим. Или эта твоя московская герлица отличается изрядным аппетитом? Если бы предупредил сразу, я бы динамит захватил или сеть. Вообще, я сейчас выступаю в роли добытчика, мужчины, охотника. А ты со своими, — Лёха наклонил голову и прочёл название на обложке, — «похождениями худого» вообще имеешь право только сторожить наш сон у входа в пещеру.

— Это чей это «ваш»?

— Мой сон охотника и сон моей женщины, которую я украду из соседнего племени для рождения здорового потомства.

— На баб потянуло?

— Всё ясно. Книжку ты себе выбрал соответственно интеллекту.

— Послушайте, мужчина-добытчик, в вашем каменном веке дуэли уже распространены?

— В нашем веке распространены обычаи чистить рыбу тем, кто не ходил на промысел. И обычаи эти не обсуждаются. Или дуэль? Вместо дуэли скоблил рыбу на берегу, кидая кишки и головы в море. Не уверен, что это правильно. Требуха болталась у самого берега, портя глянец бухты. Но вылавливать уже было поздно — не лезть же за ней в холодную и мокрую воду. Не поднимаясь с корточек, огляделся. Вроде никто моего безобразия не заметил. Ну и ладно тогда. Ничего страшного, смоет всё.

Подошёл небольшой частный катер с десятком пассажиров. Машка прыгнула на пирс первой, молча вручила мне сумку, чмокнула в щёку и, ни слова не сказав, быстро пошла по настилу. Я некоторое время постоял, ожидая, что мне помашут рукой, но она проскользнула мимо ряда опрокинутых лодок и скрылась за ангаром. Когда с сумкой на плече я выбрался на дорогу, она уже поднималась на холм.

Вот ведь коза! Опять какая-то игра. И идёт так уверенно, словно знает куда. Не удивляюсь, что у неё вечные проблемы с поклонниками. Редкий мужик сможет принять эти эмоциональные импровизации. В её сутках двадцать четыре обиды и двадцать два примирения. Вечно отрицательное сальдо в её пользу. Ровесники с этим редко мирятся, страдая, ревнуя и учиняя выяснения отношений. Она всякий раз выметает из своей души все следы пребывания там посторонней воли, прибивая на стену очередной скальп. Это Саша, это Роберт, это ещё кто-то. Все, кого я видел, были субтильны и нервичны. Сама она таких мальчиков находит или это они к ней липнут, не знаю. Впрочем, влюбляется она всегда честно и навсегда — удивительное качество.

Сидит на камне неподалёку от входа в Кремль. Руки на коленках — школьница-переросток. Впрочем, почему переросток? Её, поди, ещё в кинотеатр по детскому билету пускают.

— Привет!

— Здравствуйте.

— Как тебя зовут, девочка?

— Меня зовут Маша. Я приехала из Москвы. Меня укачало, и я заблудилась.

— Ну, пойдём, Маша, раскачаю тебя обратно и отблужу. — Я смеюсь: — Похабненькое предложенице получилось.

— Нормальное. Слушай, ты можешь мне пообещать три вещи?

— Хоть четыре. Излагай.

— Три «НЕ»: мы не будем трахаться, не будем рано вставать и мы не будем говорить о Боге. Хорошо? Обещаешь?

— Первое можно было даже и не упоминать, как абсолютно исключённое.

— Все вы так говорите.

— Заниматься сексом с бывшей родственницей — это извращение и инцест.

— Подумаешь, какая цаца! Раньше тебя это не смущало. А вот захочу и будем.

— Машка! Прекрати сейчас же. Вставай и пошли. Нас уже Лёха заждался.

— А кто у нас Лёха?

— Мой друг.

— Опаньки. У нас тут ещё и друг какой-то. Ты теперь из «этих», что ли? Что годы с людьми делают… Что делают…

Я сделал вид, что собираюсь дать ей подзатыльник. Машка с визгом вскочила и, хихикая, побежала по дорожке, чуть не сбив выходившего из ворот молодого дьякона. Тот успел отпрыгнуть, притворно вытер со лба испарину и заулыбался.

— Дочка?

— Хуже. Племянница бывшей жены.

— Тогда аккуратнее.

— Куда уж аккуратнее. Но за совет спасибо.

— На исповедь сюда или так?

— В отпуск.

— Одно другому не мешает.

— Вы тут всех грешников у ворот караулите?

Дьякон заулыбался пуще прежнего.

— Не всех. Только тех, кто сам под ноги бросается. Если решитесь, приходите. Только натощак и не пейте ничего спиртного накануне.

— Это как кровь сдавать в поликлинике на биохимию. Там те же рекомендации.

— Тут не сдавать, тут менять её на Христову. Приходите.

Я поблагодарил и побежал вслед за Машкой, крича ей, что не туда свернула. Догнал, шлёпнул по попе, взял за руку и повёл по тропинке к дому.

— Что хотел служитель культа?

— Хотел изгнать из тебя бесенят, но потом решил, что во всём монастыре ладана не хватит.