Долги наши

–…вовремя уйти на заслуженный отдых. Именно поэтому Общественный Опекунский Совет выступил с инициативой снижения пенсионного возраста до шестидесяти лет, – внушал он внимательному корреспонденту. – Наше начинание нашло горячую поддержку во всех слоях общества, и недаром Государственный Совет Покровителей на первом же Всесоюзном Вече принял соответствующий закон. Сейчас это трудно понять и даже представить, но до Великой Пенсионной Реформы пожилого человека ожидали нищета, забвение, одиночество. Великая Пенсионная Реформа положила конец…

В правом нижнем углу горели циферки 03:22. Мать сокрушенно всплеснула руками, и сразу за окном раздался жалобный стон тормозов. Хлопнула дверь, в горницу вошел отец. Огромный, чернобородый, он сразу заполнил собой всю комнату. Шумно стало вокруг, беспокойно.

– Га! – весело крикнул он с порога. – Заждались, черти?

Дети встали, почтительно опустили головы. Мать вся подалась навстречу мужу, припала к груди, заглянула в глаза. Лицо его было черным, усталым. Пот и дорожная пыль размазаны по лбу и щекам. Правый рукав камуфляжа надорван по шву у плеча, на коленях засохли потеки, кожа на костяшках кулаков сбита. Черные берцы, однако, вычищены.

– Наконец-то, – выдохнула мать, провела рукой по щеке. – Устал…

– Ох, не то слово! – бодро ответил отец. – Завтракаете? Отлично!

Он вырвался из объятий жены, шагнул к столу, разломил хлеб и кивнул детям. Володя и Настя молча сели.

– Молока может?

– Не время. После службы разговеемся.

– Как вы там?

– Ничего. Сдюжили.

– Много их было?

– С полсотни. Но сволочь отборная. Лидер ихний, гнида казематная. Соплей перешибешь, а все туда же: мы за народ, мол. Я ему коленом в ухо двинул от имени народа. Ты, говорю, у народа спросил, чтоб от моего имени… Мы, говорит, против снижения пенсионного возраста. Да кто у тебя, падла, спрашивал-то! Сказано шестьдесят, значит шестьдесят.

– Мы уж готовы, – как бы невзначай обронила мать.

– Да! Пора.

В церкви был аншлаг. Мать с Настей протиснулись внутрь, а Володя с отцом остались снаружи. Между старых могил прошли знакомой тропкой к почерневшей скамейке. Отец закурил, заметил пятна засохшей крови на штанах, попробовал их ногтем, выругался и пытливо поглядел на Володю.

– Записал?

– Я запомню.

– Смотри, проверю. Все на память надеешься, а Департамент Народных Коммуникаций прямо рекомендует: записывать. Брань на святом месте прощать нельзя никому. Порядок в государстве держится только на уважении к святыням, понял?

– Говорю же: запомню, – упрямо повторил Володя.

– Кабы не… – отец окинул пейзаж досадливым взглядом, – двинул бы по загривку…

– Бать…

– Ну?

– Я жениться хочу.

– Но! – усмехнулся отец. – Женись, коли невесту сыскал.

– На Настасье.

– На сестре, что ль?

– Но…

– Дурак ты, Вовка. Как есть дурак.

– Чо дурак-то…

– То! Оглядись вокруг: парней в округе нет. Каждый второй не больной, так покалеченный. Ты хлопец справный, руки-ноги на месте, голова на плечах, причиндалы работают. А у главы района три дочери – вот куда надо клинья подбивать. Там связи, деньги.

– На черта оно мне…

Отец тяжелой ладонью приложил сына по затылку.

– Не бранись в святом месте!

– Ты запиши, – съязвил Володя.

– Не умничай, сопляк! Взял моду! Хрен тебе, а не жениться. Что в приданое получишь, подумал? Что я тебе за Настасьей дам? Что у меня есть? Драндулет раздолбанный, да хата в одну комнату… – отец внезапно осекся и пристально посмотрел на Володю. – Ты с Настасьей не это?

– Чего?

– Чего, чего… Это самое. Не было у вас?

– Совсем сдурел?! – вспыхнул Володя.

– Ладно, ладно… А то знаешь.

– Знаю.

– Ладно. После договорим. Пошли. Негоже службу пропускать.

Они прошли в храм, где стало чуть свободнее – народ, не выдерживая духоты, тянулся к выходу. Только в первых рядах, в зоне дуновения кондиционера, отделенные красной бархатной лентой, сидели Глава Управы с женой и Сотник департамента Народного Правопорядка.

Служба шла праздничная, полиелейная. Протодиакон Леонтий, подтянутый сорокалетний мужик в парадном одеянии, при орденах на парчовом ораре, служил звучным басом, не заглядывая в псалтырь. Певчие вдохновенно выводили божественные ноты под взмахи регента. По всему выходило, что служить еще часа два, однако после чтения жития Святого царя Иоанна Четвертого отец Леонтий плавно свернул действо и приступил к проповеди.

Володя обрадовался. Он любил недлинные, но бойкие речи протодиакона. Настоятель говорил простыми, понятными словами без старозаветной зауми.