Долги наши

– Постановлением районного суда гражданин Лукин Ефим Григорьевич обязан ежемесячно выплачивать истице пятнадцать рублей вплоть до достижения совершеннолетия их общим ребенком. Копию постановления направить по месту работы гражданина Лукина.

Солнце заливало пыльные улочки районного центра, кипела белым цветом черемуха.

Лукин скрутил папироску, прикурил, выпустил носом белый дым.

– Батя!

Ефим обернулся. Валька, румяный от смущения, стоял в пяти шагах, мял в руках кепчонку.

– Батя, это все мамка. Я бы никогда… – отчаянно прошептал он.

– Поди сюда, – сказал Ефим.

Валька приблизился. Вдохнул запах махорки и новый незнакомый аромат крепкого одеколона. Хотел обнять отца, но оробел, только вымолвил:

– Прости, батя…

Ефим провел ладонью по черным волосам сына и сипло сказал:

– Все. Иди, мальчик. Ступай.

Святой

Случилось это в прошлом году на исходе мая.

Я отправился к родным в Ставрополь, а по дороге решил заскочить на денек-другой к армейскому товарищу в Приморско-Ахтарск. Для меня триста километров не крюк, если за рулем.

И вот где-то в окрестностях Краснодара гляжу, шагает по обочине поп. Настоящий поп с волосьями, бородой и прочими атрибутами служителя. На спине черный дорожный мешок на лямках. Я принял вправо, притормозил, опустил стекло.

– По здорову ли, батюшка? – говорю. – Может подбросить?

– Спаси Господи, сынок, – ответил поп и полез в машину.

Он устроился на пассажирском сиденье, пристегнулся, снял шапку, утер пот. Лет ему было за шестьдесят, лицо породистое, черты крупные, нос картошкой, лоб могучий в семь пядей. Пахло от него сыростью и прелой листвой. Верхняя куртка многое повидала, но ряса под ней чиста и даже как будто выглажена, только кромка подола снизу замаралась в дорожной пыли.

– Всю жизнь хожу, – сообщил поп. – Тяжко.

– Куда, батюшка? – осведомился я, выруливая на полосу.

– Прямо, ехай сынок. Я передохну малость. Брюхо болит…

Тьфу ты, думаю, не было печали.

– Так может, остановить? Вот заправка, там туалет приличный.

– Не то, – поморщился поп. – Нутро болит. Хворь скверная брюхо выгрызает.

– Э, батюшка, – огорчился я, – вам бы в больницу.

– Нельзя, сынок, я старой веры.

Помолчали.

– Все-таки, батюшка, куда путь держите? А то как бы нужный поворот не проскочить.

– У меня всякий поворот нужный, – успокоил меня попутчик. – Ты ехай, сынок, я подремлю малость. У тебя хорошо, тепло, мягко. Я-то прошлую ночь, слышь, под березкой перемог. Отдохну.

Я помог ему откинуть спинку кресла, с заднего сиденья достал походную подушку.

– Спаси бог, сынок. Спаси бог… – пробормотал поп и тут же уснул.

Через полчаса мимо проплыл указатель «Краснодар – 30 км». Я подумал, что эдак увезу пассажира к самому Азовскому морю. Может оно и неплохо, но с другой стороны он же обратно пешком пойдет.

В общем, заехал на заправку. Припарковался в сторонке, для свежести воздуха чуть приоткрыл окна. В кафе сел у окна и следующие часа четыре пил чай, ел пирожки с мясом и тупил в телефон. Торопиться мне было некуда, но, в конце концов, сидеть без дела наскучило.

Когда заработал мотор, батюшка проснулся.

– Заправлялся? – осведомился он зевнув. – Хорошо. Где мы теперь?

– Краснодар скоро, – отвечаю. – У меня там дело на полчаса, а потом пойду на Ахтари.

– Угу… Ну я с тобой еще чуть да маленько.

– Как чувствуете себя?

Батюшка ощупал живот и ответил:

– Ничего, вроде поутихло. Хорошо, когда не болит.

Минут через пять справа показались из-за деревьев голубые в звездах купола. Батюшка оживился:

– Вот он, нужный поворот! Тут останови.

Я стал около указателя на какую-то станицу, до которой было два километра.

– Спаси Господи, сынок, – скороговоркой выпалил поп, ища фиксатор ремня, чтобы отстегнуться. – В церковь зайду.

– Это же не староверов церковь, – заметил я осторожно.

– А это мне все равно, – ответил поп. – Бог во всяком храме есть – что у католиков, что у буддистов, что у этих… как их… Короче, и у них тоже есть.

Он совладал с замком и полез из машины.

– Выздоравливайте, батюшка!

– Как бог даст, – пробормотал он в ответ.

Поп вышел, но дверь не закрыл. Мгновенье размышлял и наконец выдал:

– А ты, видать, святой.

Тут я рассмеялся.

– О то ж конечно, – говорю, – кроме меня на Руси святых не осталось.

– Смейся, смейся, – поп улыбнулся впервые с момента нашего знакомства. – Брюхо ты мне подлечил. Вишь, посидел с тобой рядом, хворь и отпустила. Верный знак.

– Спасибо на добром слове, батюшка, – ответил я сквозь смех.

– Но не весь! – вдруг строго добавил поп.

– Чего, не весь?

– Святой не весь, а процентов на двадцать. Этого, однако, хватит, чтоб в Царствие Небесное попасть. Я-то раньше там окажусь, за тебя похлопочу. У меня-то, слышь, святости процентов шестьдесят… – он прищурился. – А то и все семьдесят будет!

Поп хлопнул дверью, бодро зашагал по разбитому асфальту. Я отпустил ручной тормоз и подумал: похлопочи, отец.

Похлопочи.

Здесь водится таймень

День был пасмурный, тихий.

Акимов аккуратно прикрыл за собой калитку, прошел по цементной дорожке к дому. У крыльца сбросил дорожную сумку на жухлую траву, присел на скамейку. Расстегнул ворот шинели, вынул коробку «Беломора».