Долги наши

Замелькали на экране обрывки воспоминаний Софьи. То это на одно только мгновение вспыхнувший образ, то логично развивающееся событие…

Класс лицея… улочка Парижа… православная церковь… карусель на площади… кулуары университета.

И всюду Софья — то маленькая, то взрослая, то задумчивая, то веселая, то читающая книгу, то прыгающая через скакалку, то чинно слушающая церковную службу, держась за руку отца…

Никакой хронологической последовательности: все вперемешку, как то и бывает в наших воспоминаниях. То Соня взрослая девушка, то длинноногая девчонка, гоняющая по двору мальчишек, то барышня, окруженная поклонниками.

И все время воспоминания перемежаются танцами. Меняется обстановка — то чинный бал, то ресторан, то поплавок на лазурном берегу, то богемский подвальчик, то карнавал в Ницце. И танцующие волшебным образом меняются, и Соня танцует вальс то с одним, то с другим, то смеясь, откидываясь назад, то прильнув к партнеру. То это танго, то фокстрот, то буйный «дикарский» танец в кабачке…

Но вот на этом фоне начали звучать отрывочные слова, фразы… Радостному, беззаботному голосу Сони отвечает то голос отца, то голос подруги, то Сергея, а иногда вдруг мелькнет и синхронно сам говорящий.

— …Отстань, Сережа, я не хочу об этом думать…

— …Но нельзя же быть такой легкомысленной…

— …пожалуйте отвечать урок, мадемуазель Софи…

— …ты заметила, как он на тебя смотрел?..

— …Ляля, это ты взял мое колечко?..

— …он сказал: какие у Софи глаза…

— …а я ему говорю…

— …ты должна забыть, Софья, что когда-то была русской, слышишь, навсегда…

— …никогда в жизни не выйду замуж, какая это все гадость — мужчины…

— …как к тебе идет этот цвет…

— …давайте споем хором…

— …я люблю тебя, дорогая, не понимаю жизни без тебя.

— …как тут весело, на карнавале… Я хотела бы, чтобы всегда, каждый день было так…

— …нет, я не ревную вас, Софи, потому что не имею на это права…

— …ах, как здесь чудесно…

— …но нельзя же быть такой легкомысленной…

— …какой ты скучный, Сережа. Я не хочу об этом думать…

— …ты эгоистка.

— …да, да, да. Эгоистка. И ничем другим не хочу быть и не буду притворяться.

— …позвольте вас познакомить, господа — наш новый секретарь…

— …я хочу танцевать, танцевать…

— …да, налейте, пожалуйста…

— …не могу представить — ты будешь служащей? Смешно.

— …мадемуазель Софи, какие вы знаете неправильные глаголы с окончанием на «ir»?..

— …ты можешь не отвечать, но знай, я всегда буду рядом, всю жизнь буду любить тебя…

— …но ты говоришь, что у меня столько недостатков…

— …что делать, я особенно люблю твои недостатки…

— …ваш брат, мадемуазель, в полиции, и, если вы желаете выручить его…

— …папочка, дорогой мой…

— …говорю тебе отстань, отстань, Сережа, не хочу я об этом думать… Политика меня совершенно не интересует…

— …когда-нибудь тебе будет стыдно вспоминать… Как это может не трогать тебя!..

Тишина.

По коридору больницы плывет белоснежное облако. Чуть шуршат в тишине подкрахмаленные халаты ассистентов, ассистенток, ординаторов и рядовых хирургов. В центре — профессор Баньоль.

Соня в таком же белоснежном халатике, держа раскрытый блокнот и автоматическую ручку, идет рядом с профессором, чуточку только отстав от него, — вся внимание, готовая записать каждое указание шефа.

Однако же блокнот и ручка лишь символы — Соня ничего не записывает и только вслушивается в то, что говорит профессор.

Медсестры почтительно встречают приближение своего бога. Профессор входит в палату, за ним втягивается все облачко.

Здесь тяжелые больные. Профессор переходит от одного к другому, выслушивая лечащих врачей, задавая вопросы больным, давая указания медсестрам.

То рядом с Софьей, то чуть позади, то снова рядом видим мы Сергея. Как и другие врачи — он в белом халате, на шее фонендоскоп.

Профессор переходит из палаты в палату.

Мы слышим шепот — голос Софьи:

— …Как это собственно случилось… хочу вспомнить… Ах, да… Кто же это случайно сказал, что у знаменитого Баньоля в онкологическом институте нужен секретарь… Да, это было у нас дома… А я уже искала службу, хотела помочь папе…

Раздается отчаянный крик:

— Оставьте меня в покое!

На пол летит термометр, стакан, подушка… Худой, изможденный больной со страдальческим взглядом, кривя рот, кричит в лицо профессору:

— Плевал я на вас! Не нужны мне ни вы, ни ваши обманы! Дерьмо!

Он отворачивается к стене. Худая спина дрожит. Больной тщетно старается сдержать рыдания.

— Оставьте нас… — говорит профессор, и, выходя, Софья слышит, как говорит другой больной, лежащий на соседней койке:

— Все родные у него в Варшаве погибли…

Приемная института. У дверей, ведущих в кабинет профессора, за секретарским столом — Софья.

В кресле возле нее необъятных габаритов толстяк. То и дело вытирая мокрый лоб большим платком, он что-то говорит Софье.

Время от времени разговор прерывается телефонным звонком.

Г о л о с  С о ф ь и. …Я старалась не смотреть на месье Моро́, когда он делал мне предложение. Я едва сдерживалась. Смех душил меня. Все время вспоминала, как французы говорят о нем, что лакей каждое утро наливает знаменитого месье Моро ложкой в костюм…

Софья снимает трубку.