Долгий путь к себе

— От бдительного сердца величайшего из падишахов никакая неправда не укроется, — сказал витиевато Хмельницкий. — Молдавский господарь много раз изменял его милости султану. Задерживал важные письма, переправлял их в Польшу. Что же до Тимоша, то он и впрямь молод, но если бы орлы, вылетая из гнезда, не стремились под облака, они только с виду были бы орлами, а существом…

Богдан искал и не мог найти слова.

— Воробьями, — закончил мысль гетмана турецкий посол.

— Воробьями, — согласился Богдан и, наклонясь к Осман-аге, добавил: — Негодника Лупу пора засадить в Семибашенный замок! Он украл место у Моисея Могилы, так я проведу Моисея в господари…

— Когда же гетман думает наказать господаря за его измены? — спросил Осман-ага.

— У меня готовы к походу Прилуцкий и Полтавский полки, а также запорожцы. Шестнадцать тысяч отборного войска могут выступить через час.

— Жди, гетман, гонца от хана Ислам Гирея, — сказал Осман-ага. — Хан, наказывая Молдавию за истребление отряда Тугай-бея и помня о твоей неотмщенной обиде, дает тебе двадцать тысяч конницы.

— Слава великому падишаху! — крикнул Богдан, и свита подхватила радостный возглас гетмана.

— Слава великому падишаху! — эхом отозвались полковники и прочие высокие чины Войска Запорожского.

6

А на следующий день Богдан Хмельницкий принимал послов Василия Лупу.

Хитрый господарь прислал к гетману киевских монахов. Монахи привезли богатые дары: два седла в драгоценных камнях, для Хмельницкого и его сына, три собольих шубы, для Хмельницких и Выговского, красивые кинжалы, дорогие ткани, а также святые реликвии: частицу коня Дмитрия Салунского, капли крови святого Георгия, склянку с драгоценным миром.

И опять было сказано: отдать княжну Роксанду за Тимоша невозможно. Падишах Турции против этого брака. Господарь скорбит о том и предлагает союз против Польши.

Хмельницкий подарки принял, послов выслушал, но ничего в ответ не сказал.

7

Они снова были с глазу на глаз: Адам Кисель и Богдан Хмельницкий.

«Какие в нем перемены! — думал Кисель о гетмане. — Уверен в себе, спокоен. Улыбается. Чем это я пришелся ему по душе?»

— Доходят слухи, — сказал он, — что Осман-ага, посол Магомета, уговаривал казаков идти войной на его королевскую милость.

— Врут! — отмахнулся гетман. — Столько брехни развелось, хоть не слушай никого. Одно скажу: я теперь одной ногой в Турции, другой — в Польше.

Богдан Хмельницкий нравился себе. Кисель знал: Осман-ага привез гетману булаву, бунчук, саблю и почетный кафтан. Это могло означать только одно: гетман признал над собою власть Турции.

Богдан и впрямь был собою весьма доволен. Хан Ислам Гирей за его спиной договорился с королем о походе на Москву. Теперь он прислал своего мурзу, требуя, чтобы в конце августа гетман со всем войском — и чтоб не меньше того, которое было под Збаражем, — ждал хана в верховьях реки Сакмары для совместного набега на Москву. И разумеется, грозил. Не послушается гетман — тогда их братству конец. А стало быть, придется казакам биться с тремя противниками сразу: с королем, с Радзивиллом и ханом.

Признавая же над собою верховную власть турецкого султана, Хмельницкий получал право звать на помощь силистрийского пашу и все того же хана.

— Я приехал к вашей милости, — сказал Адам Кисель, — уговорить вас задержать рассылку универсалов ко всему Войску Запорожскому.

— А что же нам делать? Потоцкий, который по моей просьбе получил свободу, собрал войска и двинулся в нашу сторону. Я в Черкассах на раде с моими полковниками говорил об устройстве вечного мира, и не кто иной, как Потоцкий, вынудил нас снова взяться за оружие.

Адам Кисель огорчился словами гетмана.

— В польском лагере не думают о войне. Лагерь двинулся с единственной целью — переменить потравленные пастбища.

Воевода лгал. Он не знал намерений Потоцкого. Но долго разгадывать эти намерения и не надо было. Впрочем, войско могло сменить свое место действительно ради новых пастбищ. Адама Киселя по-настоящему тревожило лишь то обстоятельство, что он не имел сведений о том, как в Варшаве обошлись с русским послом. Быть ли войне с Москвой? Если да, то Хмельницкого необходимо обратить в союзника. На худой конец — обезопасить. Но если бы казаков удалось столкнуть с Москвой, это уже была бы полная победа. Оставшись один, без хана и без Москвы, гетман стал бы сговорчивее.

— Я рад, что его милость коронный гетман Потоцкий настроен мирно, — сказал Богдан, улыбаясь. — Правду сказать, у меня была вся надежда на вашу милость. Уж вы сможете умягчить сердце короля. Люди устали от войны. Всем нужен мир, а мира — нет.

— Ради мира я готов пожертвовать десятком лет своей жизни. — Адам Кисель напустил на себя торжественности. — Мы же русские, гетман. Нам ли желать погибели тысячам и тысячам собратьев и сестер. Каждая стычка уносит жизни. Ах, если бы полковники, сотники, генералиссимусы думали о том, что их военный успех — это всего лишь убийство людей.