Долгий путь в лабиринте

В день, когда арестовали Сашу и Энрико, Теодор Тилле, ехавший из своей резиденции домой, внезапно почувствовал резкую боль в правом нижнем углу живота, был доставлен в госпиталь, обследован и немедленно оперирован по поводу аппендицита.

Здесь, в больничной палате, он получил известие, что арестованных перевезли в Берлин и что заранее назначенный следователь приступил к допросам. Словом, все шло своим чередом. Тем не менее он очень нервничал. Нет, не потому, что лишился возможности сам вести первые допросы. Еще когда планировалась акция, было условленно: это сделают другие, он же до поры до времени не покажется на глаза арестованным. Но Тилле рассчитывал быть поблизости, чтобы все видеть и слышать, составить личное впечатление об интересующих его людях, особенно о женщине, и решить, как дальше вести дело. Полторы недели, проведенные на больничной койке, нарушили эти планы.

Сегодня утром он был наконец выписан и прямо из госпиталя поехал на службу. Тотчас явился следователь с документами. Тилле углубился в чтение протоколов. Впрочем, многое ему уже было известно - сотрудник наведывался в госпиталь и информировал начальника о ходе работы.

Дочитав последнюю бумагу, Тилле выпрямился в кресле, поглядел на офицера и попросил описать подследственную, ее душевное состояние, манеру держаться.

- Не знаю, что и думать, - сказал тот. - Данные наблюдения свидетельствуют, что она полна энергии, жизни. Уже известный вам гауптштурмфюрер Йоганн Иост все подтверждает. Он выразился так: "В делах, в умении оценить конъюнктуру рынка, подобрать работников и заставить их трудиться с полной отдачей она стоит двух мужчин".

Проговорив это, следователь смолк, задумчиво потер ладонью щеку.

- Она что, не такая?

- Ко мне вводят человека вялого, опустошенного. Отвечая, она едва роняет слова.

- В чем же дело?

- Думаю, здесь только одна причина. Она травмирована арестом, оскорблена тем, как с ней обошлись.

- Ее били?

- Что вы, шеф! Пальцем не тронули. Но, как вы и приказали, она получила возможность видеть, что делают в тюрьме с другими...

- Значит, страх?

- Только не за себя! Вот уже десять дней, как мы общаемся, и я все больше убеждаюсь, что она не из робких. Если и страх, то за мужа. Всякий раз при встрече она спрашивает о нем.

- Любит его... А что он?

- Я допрашивал его дважды. Очень спокоен, я бы сказал, уверен в себе. Расхохотался мне в лицо, когда узнал, что обоих обвиняют в шпионаже в пользу России. Потом сказал: "К вашей политической доктрине я отношусь равнодушно, как, впрочем, ко всякой другой. Мое дело жить, наслаждаться жизнью. К сожалению, иных принципов придерживается жена. Она не может сидеть без дела. Работа - вот ее стихия. Ее сочувствие нацизму привело нас в эту страну. Надеюсь, теперь она поняла свою ошибку".

- Сочувствие нацизму... В чем-нибудь она проявила это?

- Нет, шеф.

- А ее нынешнее состояние? Угнетенность, подавленность - не является ли это косвенным подтверждением того, что сказал мужчина? Вы же утверждаете: "Оскорблена тем, как с ней обошлись".

- Не знаю. Может быть, вы и правы, шеф...

- Вас что-то настораживает в них?

- Диас тепло отозвалась о России. Когда зашла речь о пребывании в этой стране, сказала, что ей было там неплохо.

- Но она уехала оттуда, а эта, ее... подруга - осталась.

- А если уехала, будучи предварительно завербованной русской разведкой?

- Русская разведчица тепло отзывается о России, когда ее допрашивают в СД?

- Вот видите, вам это показалось алогичным. Разумеется, мне тоже... Ну а вдруг она тонкий психолог?

Тилле искоса взглянул на следователя.

- Сколько вам лет, Экслер?

- Тридцать шесть, штандартенфюрер. А что?

- Мне нравится, как вы работаете.

Экслер покраснел от удовольствия, но промолчал.

- Нравится ваша дотошность, - продолжал Тилле. - Только сейчас вы пошли не до конца. Как вы объясните, что советские разведчики, удачно осев в Германии, обзаведясь хорошими связями, словом, создав условия для успешной работы, вдруг все бросают и собираются уезжать из страны?

- Наследило наблюдение, вот они и перепугались.

- Неправда. Супруги Диас затребовали документы на выезд еще до того, как за ними было установлено наблюдение. Вы это знаете не хуже меня. Пойдем дальше. Какие у вас основания считать этих людей причастными к разведке Советов? Только то, что женщина несколько лет прожила в России? Но разве это доказательство? Однако я сказал не все, даже не самое главное. Представим на минуту, что они и в самом деле разведчики. И вот в Германию по почте приходит письмо от некоей "русской немки". Та просит разыскать свою близкую подругу, с которой переписывалась и след которой затерялся где-то в Австрии. Можно ли поверить, что советские контрразведчики пропустили такое письмо? И что это за русская разведчица, если она колесит по свету и переписывается со своими подругами-немками в Советском Союзе?..

- Из Австрии она не отвечала на письма подруги. Я все думаю: почему?