Долгое дело

После каждого слова Вера заведенно кивала. Она не только была уже в брючном костюме и в изящной палевой накидке, но успела подкраситься и надеть свои вульгарные серьги. Ее лицо, свеженькое после дневного сна, было так простодушно, что у Калязиной мелькнула расслабленная мысль о ненужности затеянного. Но она умела давить расслабленные мысли.

– Поспешай, милочка.

Вера ответила лишь быстрым стуком каблуков. Аделаида Сергеевна осталась одна в квартире.

Она скинула туфли, гулко вздохнула и вытянула ноги, шевеля пальцами в простом чулке. Теперь нужно ждать – двойная проверка началась. Да нет, тройная: ассистентки, ее квартиры и хвоста.

И все-таки не зря ли? Проверки никогда не бывают лишними. Она должна верить этой Вере, как себе. До трех тут будет милиция, если ее ассистентку перекупил уголовный розыск. И милиция будет тут, если следят за ними и записку перехватят в пути. Тогда она посмеется над этими оперативниками: тогда она напишет высокохудожественную жалобу о том, чего стоит наша милиция, которая ловится, как рыбешка на муху. Бедная Рая Фортепьянцева, вся из себя, – ее потаскают.

Калязина сунула ноги в туфли, поднялась и пошла по комнате – от входа, вдоль стены, как при обыске; пошла тихо и медленно, ни к чему не прикасаясь руками...

Тахта, узкая, как селедка... Не из гарнитура, рублей на семьдесят. Стоит давненько, выцвела. Возле нее на полушкура. Вернее, шкурка. Что за зверь? Заяц, что ли? А тахта лишь для одной. Странно...

Секретер с книжными полками. Ну конечно, "Три мушкетера" и Мопассан. Журналы мод, как говорится, всех времен и народов. Матрешечки, коробочки, куколки, сувенирчики... Большая фотография – портрет молодого нагловатого мужчины со вздорными усиками. Видать, тот муж, который объелся груш.

Что-то вроде туалетного столика. Склянка на склянке. Крем на ромашке, крем на женьшене. Духи, господи, что за духи. Чуть получше тройного одеколона. Вот, кажется, польские – эти терпимы. А помада? Этой помадой не краситься, а писать на заборах неприличные слова... Да, не "Черный перламутр". А лак? Им пол красить. Нет, Веруша, с такой косметикой космонавта тебе не подцепить.

Проигрыватель. Конечно, не стереофонический. Конечно, заезжен, как лифт. Поставлена пластинка. Бостоны и чарльстоны. А рядом лежит... Ого, классика. Неужели слушает? Ну, да она чувствительная. Сибелиус. Теперь каждый Сибелиус, каждый к себе тянет.

Платяной тоненький шкафчик. Если она хорошо знает бабскую психологию, то паспорт там, под бельем...

Калязина распахнула узкие створки и пошарила в одном из отделений. Затем сунула руку под другую пачку чистого белья. Под третью... Полиэтиленовый мешочек с паспортом и деньгами был в наволочках, лежавших стопкой, как свернутые блины. Деньги она даже не сосчитала. Ее интересовал паспорт. Все верно: Акимова Вера Даниловна. Профсоюзный билет, диплом... Калязина закрыла шкаф – проверка номер один закончилась. Она взяла какой-то журнальчик, села на тахту и опять скинула туфли. Но теперь они скинулись свободнее, сняв не только усталость, но и какое-то напряжение тела. Теперь можно и подремать. Неужели при таком интерьере Вера надеется подцепить дельного мужа? Теперь можно и подремать...

Ключ, заходивший в замке, ее не шелохнул – только пропала сонная одурь и та легкость, которая прилила после опавших с ног туфель. Дверь открылась. Калязина слушала – одна пара каблучков, ее... Пока, еще четверть третьего.

– Аделаида Сергеевна, отвезла.

– Ну и слава богу. Теперь можно и кофейку.

Вера захлопотала, стараясь угодить начальнице. Кофе сварила крепкий и огненный. Подала сливки, настоящие, натуральные, привезенные ей из совхоза. Неначатая, сбереженная коробка грильяжа. И тарелочка коржиков, выпеченных своими руками.

– Со сливками? – спросила Вера.

– Лучше с ликером.

– У меня нет...

– Тогда с ромом.

– Тоже нет.

– А какое вино есть?

– Никакого...

– Милочка, на дворе космический век.

Расстроенная Вера не знала, что и делать.

– Я схожу в магазин.

– О, плохой тон. Будем пить черный.

– Черный – так черный.

– Милочка, что у тебя за лак? – Калязина поймала взглядом ее ногти.

– Обычный, – обрадовалась Вера перемене темы и протянула руку.

Аделаида Сергеевна осмотрела ее пальцы – на краску не было и намека. Но до трех оставалось еще полчаса.

– У вас что-нибудь случилось? – неуверенно спросила Вера.

– А заметно?

– Вы какая-то... серьезная.

– Высшая серьезность, милочка, заключается в том, чтобы воспринимать все с усмешкой.

Вера притихла, сбитая со своего вопроса. Ответить подобным афоризмом она не могла, а простые слова, вроде "кушайте печенье", стесненно не шли. Но Аделаида Сергеевна вдруг спросила:

– Веруша, как ты ко мне относишься?

– Такой вопрос...

– Понимаю, что искренний ответ на него получить трудно, но я спрашиваю не из праздности.

– Очень хорошо отношусь...

– Еще бы, я твой шеф, – усмехнулась Калязина.

– Бывает, что и шефов не любят.

– Редко. Интерес друг к другу, милочка, определяется социальным положением людей. Кто выше, тот и лучше. Для подчиненного начальник всегда интересен, а для начальника подчиненный почти никогда не интересен.