Долгое дело

В науках – стыки, в допросах – оговорки, в поступках – нелогичности... Калязина поступала только логично. Везде и всегда. Но вот она пришла к прокурору и остановила взглядом часы. Для чего? Чтобы показать Беспалову свои возможности. Для чего? Чтобы прокурор не привлекал к уголовной ответственности, убедившись лично в ее редких способностях. Логично. Но вот она сказала прокурору про носы: якобы их носы похожи. Подобное сравнение могло только рассердить прокурора, что не входило в ее планы. Зачем же сказала? Глупость? Невыгодной глупости Калязина не сделает. Пошутила? Она шутит остроумнее. Тогда зачем же? Только одно... Часы-то электрические. Она тянула время. Кто-то должен был в определенный час отключить электричество. Соучастник. Но отключить ток мог только электрик. Он и есть соучастник? Рябинин знал его – паренек лет двадцати...

– Музыка Баха стала модной, – сказала Лида, отстраняя его от лужи, в которую он хотел шагнуть. – Почему, Сережа?

– Хорошая.

– Она современна. Почему, Сережа?

– Почему?

– Потому что она кажется нам космической. Почему, Сережа?

– Громкая.

– Потому что Бах писал о боге, а бог казался ему великим, как и космос...

Заместитель прокурора города сказал о провокации взятки. Как там?.. "Это сделал человек, который топчется в канцелярии". Запомнилось дословно. Электрик бывает и в канцелярии. Парнишке двадцать лет, и, кажется, студент-заочник. Она могла его подкупить. Но ведь нужен соучастник постоянный, который и часы остановил, и сарай поджег, и цистерну сквасил, и фальшивый бриллиант сделал... Тогда это не электрик. Но человек, который бывает в канцелярии прокуратуры...

– Чай наливать?

– Чай... А что-нибудь твердого?

– Не наелся?

– Чем?

– Сережа, ты же съел целую тарелку котлет, зелени и картошки...

Немолодой мужчина, слабохарактерный, хороший мастер, бывает в канцелярии прокуратуры... Зачем же? Рябинин выспрашивал секретарей, не мелькал ли перед ними немолодой посторонний мужчина. Нет, не мелькал.

А он бывает не только в канцелярии, но и у электрика. Возможно, бывает и в других учреждениях, расположенных в здании. Тогда ясно, почему секретари не считают его посторонним. Он свой. Но тогда, тогда...

– Я... Я сейчас...

Он вскочил, расплескав драгоценный цейлонский чай, и, как человек, опаленный непереносимым светом, пошел в переднюю. Лида бесшумно скользнула за ним.

Рябинин набрал номер петельниковской квартиры:

– Вадим, это ты?

– Разумеется.

– Не на дежурстве?

– Нет, коли с тобой говорю.

– Не спишь?

– Сергей, я не сплю, не ем и не сижу в ванной. Говори, что случилось?

– Вадим, вы за Калязиной приглядывали... Как же она встречалась со своим помощником?

– Сначала у себя на работе через второй ход, а вот потом...

– Когда она входила в наше здание, вы за ней следили?

– Конечно, нет. Она же к тебе шла.

– Вот тут она с ним и встречалась.

– Ты его знаешь?

– Ага.

– Ну так скажи.

– Вадим, это комендант.

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Где-то накопали руды, наплавили металла и наделали струн и труб. Где-то наготовили дерева и наделали скрипок, контрабасов и арф. Где-то и когда-то сидел человек и писал на линованной бумаге кружочки и крючочки. Где-то и когда-то мальчишек и девчонок выучили в определенном порядке нажимать на клавиши, водить смычки и дуть в трубы. Все просто.

Почему же Лида слушала и плакала?

Чем ближе они подходили к дому, тем сильнее въедались сомнения. Логика логикой, но жизнь, пожалуй, наполовину состоит из нелогичностей. И, уже поднимаясь по лестнице, Рябинин пожалел, что вовлек в эту непроверенную акцию и Петельникова, и участкового инспектора, и понятых.

Он позвонил в хорошо обитую, черную, как и костюмы коменданта, дверь. В квартире что-то звякнуло и покатилось, не останавливаясь, через комнату, через кухню... И когда докатилось туда, куда надо, дверь открыли.

Комендант был одет так, как и на работе: чернющий костюм, серая рубашка, мрачный галстук и синие носки домашней окраски. Рябинин тревожно разглядывал косую челку и темные глаза, отыскивая знаки беспокойства или недоумения. Но косая челка косела спокойно, темные глаза не удивились, тонкие бескровные губы ничего не выдали... Петельников и участковый инспектор, привыкшие к немым сценам, стояли тихо. Понятые заглядывали через плечи: что там, не пускают?

И тогда Рябинин уверенно улыбнулся и свободно переступил порог чужой квартиры – комендант не удивился, а ведь должен бы удивиться. Выходит, что ждал.

– Здравствуйте, Александр Иванович. А мы к вам с обыском...

– Ищите, – с готовностью отозвался комендант, отходя в глубину комнаты.

– А где все лежит? – весело спросил Рябинин.

– Вон там, в ящичке.

Рябинин и Петельников переглянулись, ошарашенные признанием. Вместо обыска – добровольная выдача. За один день размышлений найти соучастника и все ценности... Так не бывает. Нет, так бывает только в легких детективных романах. Нет, в детективных романах так не бывает – там закрутили бы. Так бывает лишь в жизни.

– Молодец, – тихо похвалил Петельников.

– На моем месте ты бы догадался раньше...