Долгое дело

Эстрада же, бодрость и шутки. И яркий, пронизывающий душу свет.

– Когда-то мы были на "ты" и без всяких отчеств. – Он поднял бокал.

Она хотела ответить, но за их четырехместный столик опустились еще двое – молодой человек с девушкой. Вазочки с мороженым и лимонад. Лида подняла взгляд и зашлась краской от рыжей шевелюры парня. Она его знала... Где-то видела, и не раз. И он ее узнал, заморгав бесцветными ресницами.

Храмин склонился и почти шепотом сказал:

– Предлагаю выпить за...

– У вас покурить не найдется? – спросил рыжий парень.

– Нет, – бросил Храмин в его сторону и начал заново: – Предлагаю выпить за...

– Не скажете, который час?

– Нет, – резко ответил Храмин и повернулся, зло уставившись на рыжеволосого: – Еще вопросы есть?

– Есть, шампанское того... холодное?

– Прохладное.

– Спасибо.

И Лида сразу вспомнила – он из уголовного розыска. Манера вмешиваться и задавать вопросы, как у Петельникова, которому все там подражают.

– Предлагаю выпить за наше будущее.

– За наше, – покорно выдохнула Лида.

– Которое начнется сегодня?

– Мужчины всегда спешат...

– Ну, а проводить я вас могу?

– Только до дому... пока, – громче сказала Лида и нахально посмотрела на нахального инспектора.

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Подозреваю... Я теперь частенько подозреваю. Подозреваю, что любовь – для слабых натур. Поэтому женщины любят чаще и сильнее.

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. Я похожа на своих родителей. А кто не похож? Только не рассказывайте мне про благотворное влияние коллектива. Какое может быть влияние, когда действует наследственность плюс воспитание. Они меня родили да потом восемнадцать лет поучали. И получили свою копию. Вот и решение проблемы, над которой думают ученые, – проблемы отцов и детей. Почему эта проблема есть, почему отцы и дети скандалят, почему разъезжаются... Потому что дети похожи на родителей, а именно: имеют одни недостатки. Поэтому и не могут ужиться. И запомните, запишите себе для диссертаций или для чего там: дети хотят жить не иначе, чем их родители, они хотят жить отдельно.

Лида еще не вернулась с работы. Может быть, и хорошо – он все продумает. Продумает... Он что – готовится к конференции? Разве не знает, о чем говорить? Столько вымученных мыслей...

Рябинин нехотя переоделся: то, что он хотел сказать, возможно, требовало костюма. У каждого человека есть слова, хранимые для каких-то главных минут. Неужели она наступила, его главная минута? Вот так, мирно и обыденно?

Он рассеянно открыл холодильник и обежал взглядом свертки, пакеты и баночки. Сейчас придет Лида и накормит. Но сначала он ей скажет. Пожалуй, лучше за ужином. Нет, за чаем. После, разумеется, после еды – возьмет за руки, посадит в кресло и вслед за ее удивленным "Да?" скажет давно припасенные, нетронутые слова.

Рябинин прошелся по квартире, охваченный нетерпением.

Нетронутые слова... Он скажет, что ее любит. Да, так и скажет: "Лида, я тебя люблю".

Он остановился у зеркала, где увидел настороженного субъекта в больших очках с оправой, вышедшей из моды. С растерзанной шевелюрой. Не голова, а овин. Нет, его остановил не субъект, – субъекта он знал...

Что же это за нетронутые слова "Я тебя люблю", которые говорят на всех свиданиях? Не их он держал в душе, не их копил всю совместную жизнь. Он скажет другие... "Лида, я буду любить тебя всю жизнь". И эти слова избиты так, что им даже не верят. "Лида, если тебя не будет..." Но ведь у него есть свои, накопленные, нетронутые...

Рябинин мельком глянул на часы – восьмой. Лида задержалась на работе. Ну да, у них отчет. Поэтому и в поле не поехала.

Слова... Он удивленно, как потерял что-то важное, остановился посреди кухни. Где же его слова? И тогда откровенная и поэтому обидная мысль пришла, растолкав все другие...

На работе, с приятелями, дома он избегал громких и значимых слов. Избегал и тех, своих, вымученных, выстраданных и спрятанных в душевные тайники для чего-то серьезного, главного, может быть, исторического. Обходился намеками, шутками, недосказанностями, как разбогатевший нищий копейками. И как этот нищий был спокоен за свое будущее, так был спокоен и он, зная, что главные слова у него есть. Как-то получилось, что не сказал их отцу – не успел. Не сказал вовремя другу юности – теперь они не дружили. Не сказал многим хорошим людям, которые, может быть поэтому и ушли из его жизни. Не говорит Петельникову, Рэму Федоровичу, Беспалову – еще успеется. Не говорит шестилетней дочке – еще не выросла. И до сих пор не сказал Лиде... А теперь вот не может их вспомнить. Неужели так глубоко спрятал? Или забыл? Или их и не было?

Рябинин посмотрел на часы – восемь. Этот отчет...

Он ткнул пальцем в клавишу приемника. Скрипка, нервная и одинокая скрипка, она даже с оркестром кажется одинокой. Мендельсон, первый концерт...