Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории

Ледяное крошево охватило его, сковав ноги. И только конь, его верный конь, раздвигая мордой ледяную кашу, плыл, вытянув шею. Следом раздались голоса, конское ржание: копошились люди, коченели лошади, ничего не было видно в кромешной тьме и снеге, падали бомбы, всё кипело и грохотало. Казалось, это предел возможного, но тут произошло совсем неожиданное – ударил гром! Зимний гром – злая примета… Или то был особый знак? Вновь подал голос новый век? И тут же дворянская конница, собранная Шереметевым немалыми усилиями, побежала – командующий был опозорен!

А спустя несколько часов в деревенской мызе, возле печки на корточках сидел Афоня, подкладывал поленья в огонь, наливал воду в чан, а из чана в деревянную бочку. В бочку, прикрывшись сверху теплой накидкой, только что залез Борис Петрович, окоченевший от холода и ужаса, от лютой простуды после купания в ледяной Нарове. Вместе плыли они по реке, вырываясь из ее объятий, обоих обдало снегом и землей; на берегу, когда рядом упала бомба, Афоня бросился сверху на своего барина, закрыв его, а теперь лечил по ему лишь ведомому рецепту, согревал, растирал, поил отварами.

Здесь же, на полу, валялся Михаил, потерявший почти всю артиллерию и не хотевший больше жить. Он держал в руках бутылку водки, пил и не желал слушать ничьих увещеваний…

Это был черный день в жизни отца и сына. Что скажут сродники, Шереметевы? Что скажет Петр?..

Генерал ждал разноса от царя, готов был к гневу великому, но тот поразил всех своим великодушием: «Ничего! Надобно нам учиться воевать! Опыта, чай, нажили, теперь неволя леность переборет! Двигаться будем скорее!» А храброго, но неудачливого Михаила даже утешал: «Другой раз будешь лучше ведать, куда ставить мортиры!.. Все едино – молодцы! Паки и паки! Как лень русскую победим, так и Карл нам не страшен».

И, еще не отмыв с лица порохового дыма, уже увлекал приближенных новыми мечтаниями:

– Лютый Карла задумал проглотить Россию, а вы, сподвижники мои верные, про свое думайте… Сповадливо ли нам трусить? Кусать надобно Карла, кусать! Только думать: с какого края? И немедля идти вперед!

Шереметев не верил своим ушам: как, только что погребли убитых, потеряли столько оружия, провианта?.. У командующего злой кашель – стреляет словно картечь, а Петр указывает:

– Для лучшего вреда неприятелю – как замерзнет река, вдаль идти!

Помрачнел Шереметев: «Уж не потому ли торопится Петр, что гордыню его задевает Карлова победа?.. Тому-то война как младенческие игры, а нам?..» Петр будто читал его мысли на расстоянии. Передавали его слова: «Не чини отговорки, Борис Петрович. Карла веселится. Европа смеется над нами, вот уже медаль шутовскую отлили, как царь Петр из-под Нарвы убег делает, а ты? Как река замерзнет, идем! Неужто не одолеем проклятого Карла, насмешки его терпеть станем?»

А потом, при встрече, усмехнувшись, заметил:

– Что, боишься шведа, Борис Петрович? – И налил чарку водки: – Выпей для храбрости.

Генерал был задет до глубины души. Не он ли писал царю, что, сколько есть в нем ума и силы, с великой охотой готов служить государю и себя не жалел никогда, однако печалит его, когда гибнут напрасно люди и лошади. Петр протянул чарку:

– А все же выпей для храбрости!

– Уволь, государь, не могу, в груди жжет.

Петр с досадой бросил чарку об пол и отвернулся. Любого он мог заставить и устрицу ненавистную съесть, и рыбный студень проглотить, но от Бориса Петровича отступился…

Когда Петр появлялся в штабе, военный совет заседал дни и ночи, решая, какие передвижения делать, какой тактики держаться.

– Далеко вглубь неприятельской земли ходить не надобно, – говорил Шереметев, только что на себе испытавший, что такое продвижение на 120 верст в тыл неприятеля. – Чинить худо Карлу надобно на нашей земле. И не великими битвами, а малыми.

– Хм? – удивился Петр и вскричал: – Верно говоришь! Такой наш должен быть ныне резон: мелкими набегами чинить неприятности шведам, томить неприятеля, а придет время – зададим брату моему Карлу великую баталию!..

С того 1701 года в отношениях их воцарились мир и согласие. Русские победили при Эрестфере, при Гуммельсгофе. Шереметев гнал и гнал своего старого недруга Шлиппенбаха, однажды целых четыре часа преследовал его. А сколько пленных, пушек, добычи взято! Русские наконец вышли к Балтийскому морю, Петр мог начать строительство города на Неве. Пришла и его очередь посмеяться над Карлом – он часто был весел в те дни. Даже Борис Петрович, не очень-то склонный к юмору, в письмах своих шутил, потрафляя Петру, – все знали, как ценил Петр веселье.

«Слава Богу, – писал Шереметев, – музыка твоя, государь, – мортиры с бомбами – хорошо играет: шведы горазды танцевать и фортеции отдавать, и я шел с великим поспешанием, чтобы его застать, и он не дождался меня, оставил табор, что в нем было, и побежал к Колывани, и за собою разметал, и обняла нас ночь, и лошади наши томны стали…»

После тех побед Петр послал Меншикова вручить награды: солдатам было выдано по рублю, офицеры получили чины, а Борис Петрович – звание фельдмаршала и орден Андрея Первозванного.