Долгое отступление

То, что Хоннет представляет в виде исчезновения с политической сцены класса наемных работников как организованной политической силы с собственной идеологией и программой, на самом деле является лишь следствием политического поражения труда в борьбе с капиталом (что, в свою очередь, влияет и на характер занятости, и на социальную структуру, и на текущие потребности массы трудящихся). Неудачи и отступление рабочего движения парадоксальным, но закономерным (правильнее сказать — диалектическим) образом привели именно к росту пролетаризации трудящихся и к формированию нового запроса на перемены. Однако теперь более, чем когда-либо, эти перемены могут быть реализованы именно в политической

сфере, через радикальное реформирование всей системы общественных и хозяйственных отношений.

Несомненно, термин «пролетариат», потускневший от беспрестанного употребления и злоупотребления, может казаться затасканным и старомодным для языка современной социологии, но это отнюдь не отменяет социальных противоречий, порождаемых капитализмом. Какой бы терминологией мы ни пользовались, история показывает, что ни сами по себе классы, ни классовые интересы никуда не делись. Конечно, ничуть не меньшим абсурдом было бы утверждать, будто несмотря на все социальные, культурные, политические и технологические изменения, несмотря на радикальные сдвиги в системе разделения труда и экономики, классы и их интересы остались совершенно неизменными, пребывая ровно в том состоянии, в каком Маркс и Энгельс застали их в середине XIX века. Собственно, здесь и начинается работа как исследователей, так и политиков, перед которыми стоит задача понять, какими путями может быть восстановлена и укреплена социальная солидарность в изменившихся условиях.

Об этом уже говорил к концу жизни и сам автор «Капитала». Позднее о таких изменениях неоднократно писал уже Энгельс, с ними пришлось разбираться Ленину и другим марксистам начала XX века. Тем более значимы подобные сдвиги по отношению к капитализму эпохи информационных технологий. Но в том-то и состоит задача теории, чтобы оценить масштабы и значение перемен, выявить то сущностное и значимое, что остается неизменным в процессе исторической эволюции, чтобы сформулировать на этой основе политическую стратегию.

Увы, направление, по которому нас призывает идти Хоннет, как и многие другие идеологи кабинетной левой, имеет мало общего с политикой. Основанием для нового социалистического проекта должна, по его мнению, быть не социальная практика трудящихся, не потребности политической мобилизации и задачи самоопределения наемных работников, а сугубо философская конструкция, опирающаяся на методологические и этические принципы Иммануила Канта.

Видя упадок рабочего движения, которое, безусловно, являлось основой для социалистической политики XX века, Хоннет констатирует, что, поскольку «померкла всякая надежда найти в пролетариате хотя бы остатки некогда приписанной ему заинтересованности в революционном изменении общества, это задело глубочайшее ядро социализма, а именно его претензию быть выражением некоторого живого движения»[37]. Хуже того, опыт XX века подорвал свойственное предшествующей эпохе убеждение в неостановимости и линейности прогресса, к которому апеллировали и выразителями которого считали себя левые. Сталкиваясь с подобными проблемами, Хоннет в неокантианском ключе вновь обращается к изначальным этическим основаниям социализма, надеясь таким образом придать этой идее новый импульс — уже в контексте формирующегося постиндустриального общества.

Иммануил Кант, конечно, пытался дать своей этике объективное обоснование, заменяющее ссылку на божественное откровение — ниспосланную с небес инструкцию по обращению людей друг с другом (нормальный, кстати, сопроводительный документ к любому изделию, в данном случае — к человеку, который был сотворен, как и всякое другое изделие, но оказался крайне неудобным в обращении). Однако обоснование морали у Канта было философски логическим и опять же вневременным, тогда как Маркс поставил вопрос конкретно-исторически и социологически.