Долгое отступление

Мы не можем заранее предсказывать, какие формы может принять общественное самоуправление в будущем обществе, где информационные технологии создают новые возможности для развития прямой демократии. Но применительно к современной истории очевидно, что слияние исполнительной и законодательной власти, характерное для органов, формируемых в моменты революционных переворотов, не удавалось поддерживать в течение длительного времени. Тут придется согласиться с Карлом Каутским, написавшим в 1930 году: «Уничтожение разделения функций между законодательной и исполнительной властью не представляется мне целесообразным, так как каждая из них предполагает особые качества и особые условия деятельности»[55]

.

Не исключено, что новые возможности, открывающиеся в XXI веке перед человечеством благодаря развитию информационных и коммуникационных технологий, позволят реактуализировать идею прямого участия масс в управлении, которую отстаивал Маркс. Но так или иначе, совершенно очевидно, что если и можно в чем-то обвинить автора «Гражданской войны во Франции», то именно в завышенной оценке возможностей демократии. Проблема социалистического государства, как она представлена была в марксизме начала XX столетия, состояла отнюдь не в отсутствии демократической программы, а, наоборот, в ее преждевременном радикализме.

Ни одно государство, возникшее в ходе революций XX века, не повторило опыт Парижской коммуны. Однако это меньше всего может быть основанием для того, чтобы упрекать Маркса в утопизме, ведь он лишь описал и систематизировал основные новаторские элементы политического устройства, которые воплотила революционная попытка 1871 года. Автор «Капитала» и «Гражданской войны во Франции» нигде не говорил, что любое социалистическое государство обязательно будет воспроизводить эти черты, и тем более, что оно должно

повторять их. Более того, рассуждения Маркса и Энгельса о перспективах парламентаризма и демократической республики говорят о совершенно ином подходе: новое общество, создаваемое трудящимися, опирается на те формы и варианты демократии, которые находит в наличии или которые стихийно конструируются в ходе революции. Коммуна выросла из низового муниципального самоуправления, а потому стала такой, какой мы ее знаем из истории. Ее не конструировали по марксистскому или какому-либо иному учебнику.

Скорее, мысль о закономерном и необходимом воспроизведении опыта Коммуны в других странах можно обнаружить у Ленина в «Государстве и революции», но возникла она у лидера большевиков тоже не из доктринерского стремления повторить уже готовую модель, а из-за того, что он совершенно точно подметил сходство политических форм, возникших в ходе русских революций 1905 и 1917 годов, с аналогичным опытом французов. Дальнейший опыт продемонстрировал, что структуры власти, стихийно возникавшие в ходе низовой народной самоорганизации, в процессе политической борьбы неминуемо претерпевали серьезные изменения, а зачастую и вовсе замещались более традиционными государственными институтами. Это по факту обнаружил и сам Ленин, прекрасно сознававший, что созданный под его руководством режим отнюдь не походил на то, что им же было предложено в «Государстве и революции». Но это тем более доказывает, что причины произошедшего надо искать не в ошибках теории, а в условиях исторической практики. Условиях, оказавшихся в высшей степени неблагоприятными для реализации не только проекта социалистической демократии, но и в принципе для любого демократического или гуманистического проекта.

КАК БЫТЬ С ПАРЛАМЕНТАРИЗМОМ?

В «Коммунистическом манифесте» Маркс и Энгельс суммировали свою политическую программу словами «первым шагом в рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии»[56]. Конечно, можно как угодно широко трактовать понятие демократии или свободы, что неоднократно и делалось на протяжении последних полутора столетий. И вне всякого сомнения, ограниченность буржуазного парламентаризма, который можно было наблюдать в Британии времен королевы Виктории, была слишком очевидной, чтобы у кого-либо из тогдашних социалистов были какие-либо причины идеализировать эту практику. Авторы «Манифеста» прекрасно понимали: для того чтобы интересы большинства народа были представлены в политической системе, совершенно недостаточно формальной процедуры выборов, даже при условии, что голоса считают по-честному. Тем не менее попытка представить Маркса в роли принципиального противника парламентской демократии не имеет под собой никаких оснований. Тут тексты говорят сами за себя.