Долгое отступление

Если радикальные левые осуждали мещанское перерождение рабочих, то у социал-демократов возникала уверенность, что историческая миссия социализма состояла не в преодолении капитализма, а в его гуманизации и реформировании. Однако история последнего десятилетия XX века и первых двух десятилетий XXI века полностью рассеяла эти иллюзии. Опыт XXI века продемонстрировал, что, несмотря на бесспорную правоту критиков потребительского общества, они упустили главное: благосостояние трудящихся, достигнутое в результате борьбы за социальные реформы, породило новую потребительскую психологию, которая подорвала волю людей к сопротивлению в тот момент, когда не только итоги реформ, но и само это благосостояние оказались под угрозой.

ХРУПКОЕ БЛАГОСОСТОЯНИЕ ПРОЛЕТАРИАТА

Разбирая программу немецкой социал-демократии, Энгельс обратил внимание на тезис о том, что численность и нищета пролетариев постоянно возрастают, и решительно возразил против него. «Организации рабочих, их постоянно растущее сопротивление будут по возможности создавать известную преграду для роста нищеты. Но что определенно возрастает, это необеспеченность существования»[175]

. События XX века полностью подтвердили данную мысль. Благосостояние трудящихся при капитализме находится под постоянным давлением рынка, несмотря даже на то, что рынок одновременно создает и возможности для повышения этого благосостояния. Без политической и экономической борьбы любые достижения оказываются обратимыми.

В 1970-е годы Жан Бодрийяр убедительно показал, насколько тесно связаны потребительское общество и социальное государство. «Общество потребления, — писал он, — характеризуется не только быстрым ростом индивидуальных расходов, но и ростом расходов, осуществляемых третьей стороной (особенно администрацией) в пользу отдельных лиц и имеющих целью уменьшить неравенство в распределении доходов»[176]. Коллективные расходы и коллективное потребление при всей своей «не-рыночной» природе не только снимали значительную часть нагрузки с домохозяйств, высвобождая их ресурсы для рыночного потребления, но и гарантировали базовые условия для воспроизводства общества, которые капитал не мог обеспечить

автоматически, опираясь на собственную логику накопления. Кроме того, как отмечает Бодрийяр, социальное государство устраняло или, во всяком случае, смягчало проблему культурной инерции, не сводимой к имущественному неравенству: доступ низших классов к образованию, знаниям и культуре зависит не только от их дохода, здесь «действуют другие, более тонкие механизмы, чем механизмы экономического порядка»[177]. В свою очередь административные и политические меры, принимавшиеся правительствами под влиянием левой идеологии, позволяли существенно изменить ситуацию.

Ограничение власти капитала, осуществленное западными правительствами после Второй мировой войны под влиянием идей Дж. М. Кейнса и под давлением рабочего движения, не только привело человечество к беспрецедентному прогрессу и благополучию, но и стабилизировало капиталистическую систему, по крайней мере в странах, составлявших центр миросистемы. Но, как отмечает американский политолог Джеффри Антонио Кармона Баес, подобная политика неминуемо сталкивалась с новыми противоречиями: «Кейнсианская экономика стала жертвой собственного успеха. Она существенно повысила производительность и жизненный уровень рабочих в индустриальных странах и тем самым стимулировала корпорации выйти за государственные границы в поисках новых рынков и дешевого труда»[178]

.

В то же время социальная структура буржуазных обществ радикально изменилась. Рассматривая опыт социального государства в странах Запада, Пол Кругман приходит к выводу, что именно благодаря этим реформам сложился современный массовый средний класс, обязанный своим благополучием в первую очередь не рынку, а, напротив, нерыночной политике перераспределения[179]. Однако ни доминирующая идеология, ни сам средний класс в большинстве случаев не воспринимали этот факт как очевидный, тем более что людям в буржуазном обществе свойственно объяснять свои успехи и благополучие собственными индивидуальными достижениями[180].

В конце 1970-х годов капитал смог превратить средний класс в своего союзника, пообещав снять с него бюрократическое и налоговое бремя, связанное с содержанием социального государства, но одновременно сохранить потребительское общество. В этом состоит суть социальной политики неолиберализма, причина ее первоначальных успехов и закономерного краха.